Юби: роман - Наум Ним

* * *

Любка по обыкновению добросовестно отнеслась к заданию учителя. Она навспоминала, чего только смогла, – из книжек, из учительских слов, из подслушанного из-за двери учительской, из подкарауленных Йефовых откровений (ведь Леонид Валентинович поручил вспомнить именно Йефовы слова) – с бору, что называется, по ниточке…

И очень даже выразительно получилось:

«Что нам рассказывал Лев Ильич про демонстрации, про защитников Праги и про Новый Черкасск. По словам Льва Ильича, мы узнали, что по Красной площади два раза в год проходят демонстрации людей. Это бывает 1 мая и 7 ноября, но лучше 1 мая, потому что тепло и солнце. Все радуются, как дети, потому что дети всегда радуются, как только вспоминают, что родились в нашей прекрасной стране, а не где-нибудь еще. Но радуются на демонстрациях не только в Москве. Была одна демонстрация в Новом Черкасске. Это было давно. Рабочие развернули красные знамена и, радостные, пошли к дворцу. Там стояли казаки и никого не пускали. Рабочие стали петь, а казаки их постреляли. Спасся только один поп Гапон. Он и привел рабочих под пули. А еще давней была другая демонстрация. Смелые люди вышли на площадь, чтобы предупредить, что немецко-фашистские захватчики напали на чехословацкий город Прагу, а никто и не знает. Вот они и вышли на Красную площадь, которую видно из кремлевских окон. Там, в Кремле, бессонно работал товарищ Сталин, чтобы мы все имели нашу такую счастливую жизнь. Он услышал шум на площади и посмотрел в окно. Там он увидел смелых людей с плакатами и понял, что фашисты топчут чехословаков. Тогда он приказал завести моторы, и наши танки спасли братский народ. Когда я вырасту, я тоже поеду на Красную площадь и буду ходить по ней с демонстрацией. Выпускница 6 класса Лесной школы Люба Доброва. Пятница, 28 мая 1986 года».

Ничего более содержательного и уж тем паче желаемого Недомерку в собранных им бумажках не было. Так что капитан Матюшин напрасно переживал за опасности, подстерегавшие девственное сознание учеников интерната. Ни Лев Ильич, ни его коллеги не сумели какими-либо серьезными знаниями замутить эту непорочную чистоту.

Леонид Валентинович по давней привычке подшивать любую бумажную ерунду к материалам оперативного дела взялся было аккуратно складывать листки с детскими каракулями, но спохватился.

«Кому я собираюсь показывать эти творения? Единственно, кому их можно показать, – это директору… Чтобы знал… Это же дебилы…»

Недомерок понял, что надо немедленно остановить выезд группы, потому что у него ничего нет на подозреваемого… Совсем ничего… Отбой, и – будь, что будет…

Необходимо было срочно отыскать директора и воспользоваться телефоном у него в кабинете.

«Где ж его носит? Рабочий день в разгаре, а все директорские кабинеты на замке».

* * *

– О-о-о, легок на вспомине, – радостно встретил появление Недомерка Алексей Иванович. – Сядайте к нам – не побрезгайте. – Он сдвигался по лавке, высвобождая местечко.

– Какое там «сядайте»? – наигранно удивился капитан, оценивая степень опьянения коллектива и приходя к неутешительным выводам. (Тем более надо звонить и бить «отбой», чтобы коллеги не увидели этого безобразия. А ведь потребуйся сейчас понятые – и взять негде… только с собой везти.) – Какое «сядайте»? – повторил он. – Рабочий день…

– Та шабат ведь, – чуть виновато выставил в оправдание Федор Андреевич.

– Шабат наступает с первой звездой, – возразил Недомерок, взглянув на часы. – Еще почти четыре часа до шабата.

Все удивились и даже не очень поверили.

– А что вы такого обо мне вспоминали? – не сдержал любопытства Недомерок.

– Кады? – не понял Степаныч.

– Вы меня встретили словами «легок на вспомине», – сказал Недомерок. – Вот мне и интересно…

– А это мы про радиацию гутарили, – взялся объяснять Алексей Иванович, – которая на нас прет из Чернобыля. Федор Андреевич, дай бог ему здоровья, растолковал по своей физике, что против радиации надо пить по слегка… Не бушь? – протянул он в сторону Недомерка стакан. – Ну, как знаешь, – не стал он настаивать, когда Недомерок отказался.

– А я при чем? – так и не понял капитан.

– Так получается, что если кто не пьет, – взялся объяснить Григорий, – так ему кранты от радиации, а ты не пьешь… Вот мы тебя и пожалели… и выпили за тебя, а тут и ты…

– Страшное дело, мужики, – ахнул Степаныч. – По всему видать, что программа, которая за нашу трезвость, против нашего здоровья. Она на нас радиацию?..

– Ну это ты брось, – протрезвел Федор Андреевич. – Брось и никому не повторяй, – строго попенял он.

– Так я ж не сам, – взялся оправдываться Степаныч. – Это с ваших слов так получается.

– Ты мне этого не шей, – погрозил пальцем директор. – Вот что я тебе скажу, Леонид Валентинович, – обратился директор к Недомерку, толком и не зная, что ему сказать, а лишь затем, чтобы отвлечь всех от завхозовых откровений. – Может, выпьешь с коллективом? – перебил он сам себя.

– Не могу – служба, – отчеканил Недомерок.

– О-о-о, именно про это я тебе и хотел сказать, – вспомнил Федор Андреевич свои недавние (или давние уже?) размышления. – Бросай ты эту свою службу. Тоже мне служба – людей вязать… Ты переходи к нам назусим. С детьми у тебя получается… Поженим тебя…

Недомерку показалось, что он это все уже когда-то слышал, но сейчас ему было не до этих психологических казусов – надо спешить, пока еще не поздно скомандовать «отбой».

– Мне нужна ваша помощь, – позвал он Федора Андреевича. – И очень срочно.

– Опять? – удивился Федор Андреевич. – Не пишут, паршивцы? Ну, я им сейчас задам! – Он стал выкарабкиваться из-за стола. – Зараз я им…

– Все в порядке. – Недомерок взялся корректировать намерения директора. – Написали…

– А чего тогда?.. Кака така помощь треба?

– Валентиныч, а давай мы табе дапаможем – давай прямо сюды приволокем нашего Ильича? – от доброты душевной предложил Сергей Викентьевич. – Усадим вас за стол, нальем по стакану, и – выясняйте свои непонятки…

Ох, как хотелось всем этим помощничкам скомандовать: «Смирно!», всем сразу. А потом чтоб бегом и несколько кружков по стадиону, чтобы вся пьянь, вся дурь – вон…

«Только ведь не послушают, – понимал капитан. – Еще и осмеют в придачу… Не-ет, отбой и немедленно… Пусть даже и увольняют…»

* * *

Федор Андреевич открыл дверь кабинета, что при входе в школу, и пропустил капитана вперед. Тот уселся за директорский стол и придвинул к себе телефон – придвинул, как самый обыкновенный аппарат, а это был заграничный телефон, полученный по знакомству и предназначавшийся большим начальникам. Он и питался не от телефонной розетки, как отечественные, а еще и от электрической, и наворочено в нем было всяких возможностей – не упомнишь.

– Чего-то еще? – спросил Федор Андреевич. – Там все просто, – показал он на телефон, – номер набирайте, как на обычном, а другие кнопки не чапайте.