Путешествие к центру Москвы - Михаил Липскеров

Ну, испили мы водки, попели песни и легли спать. На полу для этой цели были распластаны матрасы. Мы с Игорьком уже было заснули, но тут услышали жуткий звук. Сначала решили, что это нам спьяну показалось. Но потом – опять. Жуткий звук. Как гвоздем по стеклу. Или ногтем по шелку. Но в десять раз громче. Потом этих звуков стало два, потом – три, потом – шесть. Мы с Игорьком вскочили от ужаса и включили свет. Звуки прекратились. И я увидел на голове Игорька белую прядь, а он увидел белую прядь на моей. А у китайцев белых волос не было. И тут мы поняли почему. Они были к этим звукам привычны! Потому что они их и производили! Зубами! У них это генетическое. Сколько я ни пытался поскрипеть во сне зубами, у меня это ни разу не получилось. Вот за это я и не люблю китайцев. Из зависти.

О чем я говорил? А! Как Сергей Никитич жил с двумя девочками, осликом и пони. Так вот, когда вьетнамцы закосили под китайских коммунистов и слиняли за МКАД, то дедушку-антикоммуниста они бросили на произвол судьбы в лице Сергея Никитича. Вьетнамец продолжал жить в его квартире совершенно бесплатно. Через некоторое время к Сергею Никитичу приехала из Умани сестра, потерявшаяся в детстве, пришедшемся на военное время. Сергей Никитич определил ее в свою квартиру, в которой жил одинокий, приличный, вполне еще годный к употреблению в семейном смысле вьетнамский антикоммунист. Сергей Никитич с помощью сержанта Пантюхина, который состоял в сомнительных, с точки зрения нравственности, отношениях с регистраторшей местного ЗАГСа, спроворил им свидетельство о браке. И они стали жить-поживать на пенсию вьетнамца, выправленную ему по утерянной в 1976 году и найденной в 1994-м трудовой книжке Сергея Никитича. Так что теперь антипартийный вьетнамец был Сергеем Никитовичем Заварзиным, слесарем-инструментальщиком шестого разряда завода «Калибр». А уж удостоверение ветерана ВОВ ему купили в метро «Партизанская». Хотя слово «купили», пожалуй, не совсем сюда подходит. Наличие удостоверения именно словом «купили» обозначил сержант Пантюхин. Но знание устройств души сержанта Пантюхина позволяет мне усомниться в его правдивости, несмотря на то что он принес нотариальный акт, заверяющий подлинность удостоверения, полученный в нотариальном ларьке, в котором по совместительству торговали тряпичным DVD.

И вот в квартире Сергея Никитича обреталась русско-вьетнамская семья, которая в лице сестры из Умани готовила пищу для породненного народа, включая ослика и пони, и, будучи в прошлом учительницей русского языка и литературы, обучала девочек этим предметам. А истории их учила одна дама, переводчица Эжена Сю, которая навещала Сергея Никитича по причине душевной привязанности к нему и платила за ответную привязанность уроками с девочками французского языка и правил хорошего тона, принятым во французских семьях ХIХ века. Она же учила их игре на лютне, которая неведомыми путями добрела до Измайловского вернисажа из итальянского местечка Клермон и на которой неведомыми путями научилась играть сама переводчица Эжена Сю, навещавшая Сергея Никитича по причине душевной привязанности. Таким образом, кое-каким образованием девочки владели.

– Так, – подытожил я услышанное, – нам необходимы более-менее пристойные знания по истории нашей великой родины. Есть у меня один знакомый интеллектуал, окончивший истфак МГУ в 1976 году, и его сын, окончивший тот же факультет, но уже в 1999 году. Понятно?

– Нет, – хором ответили Сергей Никитич и девочки.

Ослик тоже глянул вопросительно, а пони просто тихо пожал плечами.

– Объясняю. В нонешней непростой политической обстановке история нашей родины неоднозначна. И в зависимости от значности ответы на вопросы по ЕГЭ тоже должны быть неоднозначны.

– Поясните, дядя Миша, – сказала младшая близняшка. А может быть, и старшая.

– Поясняю. В билете вопрос: «Иосиф Виссарионович Сталин». Варианты ответов: «Ленин сегодня. Преступник. Гений. С одной стороны, сука, а с другой – как нам его сейчас не хватает». И вот в зависимости от политической обстановки вы выбираете ответ.

– А как же аттестат зрелости? – поинтересовался Сергей Никитич.

– А что? – язвительно прищурился я, – Али метро у нас уже выродилось?. Али подземные переходы травой-муравой заросли? Али ксероксы да принтеры луддиты порубали? Али сержант Пантюхин заместо охраны общественного порядка в тати ночные подался? Нет, все при делах.

Как вы понимаете, я уже достаточно отпил «На бруньках». Оттого-то язык мой такими красками заиграл. Заискрился, зазвенел. Чтобы очи от блаженства замаслились. Ланиты блаженно зарозовели. Душа запела, заиграла.

А потом я вздрогнул. Да на фиг им знать, кем был Сталин, на фиг им то, что было.Хватит русского языка и литературы, потому что в них – все, что нужно сохранившейся человеческой девочке, чтобы зажить жизнью с найденным Маугли. Да не помешает им лютня из местечка Клермон.

Господи, молю Тебя, чтобы так случилось... Хотя вряд ли это произойдет... Но помолиться надо. Вот сейчас и пойду. В церковь. А конкретно – в храм Великомученика Димитрия Солунского на Благуше.

Я сердечно распрощался с будущим и прошлым России и вышел на пленэр. Светило солнышко, дул легкий ветерок, от которого мне стало слегка прохладно. Странно: на дворе лето, я славно попил «На бруньках», так что прохладно мне быть не должно. Ан нет, прохладно. Потому что на мне, кроме трусов и фуражки сержанта Пантюхина, надето (одето?) больше ничего не было. Запамятовал в размышлениях о судьбах родины. Оно и понятно. Русский человек, как только начинает размышлять о судьбах родины, так забывает сразу обо всем. У него все начинает валиться из рук, всякая разумная деятельность прекращается, потому что какая уж, к черту, разумная деятельность, когда весь разум брошен на размышления. А когда весь народ окунается в размышления, то судьба родины становится весьма печальной. Все в ней встает, кроме предприятий ликеро-водочной промышленности и торговли закуской. И тогда руководство родины придумывает методику, по которой ВВП в это время все-таки растет. Благодаря неутомимым действиям нашей партии, которая, несмотря на происки либеральных атлантистов, атлантических либералов и Чубайса, что, в принципе, одно и то же, удерживает страну от гибели, которая непременно состоялась бы, если бы наш народ одновременно не задумывался о судьбах родины, потому что иногда, как только мы начинаем об чем-то задумываться и прекращаем создавать что-нибудь рукотворное или постиндустриальное, все начинает как-то налаживаться, и в этом нет никакого противоречия, потому что думай мы о судьбах родины, не думай, делай что-либо или не делай, результат будет один и тот же – в смысле, что результата не будет. Кроме роста ВВП. А почему?

Потому что судьба. А против нее не попрешь. А мы и не прем. Не больно-то и хотелось. Живем же как-то. А кто-то и помирает. Ну, жизнь так и устроена, что в ней всегда кто-то помирает. И это, заметьте, не только в России. Так что не замайте!

Но одеться все-таки надо. Иначе как же в храм в трусах и в ментовской фуражке. В другое место еще куда ни шло. Но не в храм. В храм в головном уборе входить не принято. Если ты, конечно, не женщина. А по моим трусам этого не скажешь, хотя они и в цветочек. Так что я вернулся в жилище Сергея Никитича, снял с ослика свои джинсы и футболку, вытащил изо рта пони бумажник, который тот не смог прожевать (и это плохо – значит, в случае кораблекрушения он меня не спасет).