Цвет крыльев. Черный. - Надежда Сакаева

– О, поначалу я именно так и решил. Чего уж там случится, если я просто не смогу подняться в небо, верно? Да и зачем мне это небо, если оно отвергло меня. Если мне все равно нет пути наверх. К тому же в полете больше шансов встретить других ангелов, которых я стал избегать после неудачных попыток убедить людей в существовании Лилит. И я терпел. Терпел столько, сколько смог вынести. Несколько сотен лет я жил без крыльев. Мгновение для истории. Секунда для ангела. Но, знаешь, это оказалось не так просто, как я рассчитывал.

– Что же может быть проще, чем не выпускать крылья? Это же как, не есть капусту. Ты не хочешь этого – ты этого не делаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Вышло, что ничего подобного. С ужасом я понял, что крылья для Падшего это что-то особенное. Будто последняя нить, которую нельзя оборвать. Или напоминание о том, кем ты когда-то был. Словно кто-то дергает за ошейник, чтобы ты всегда знал свое место. Знаешь, в некотором роде это похоже на эмоции Ангела.

– Чем же? – Анжела схожести не видела.

Крылья материальны, эмоции же, это совсем другое, иногда не поддающееся контролю.

– А тем, что пока ты на той стороне, ты их даже не замечаешь. Крылья для тебя что-то привычное. То, что было всегда, и то, что никогда не отнимут. Но как только ты меняешь сторону – все становится совершенно по-другому. И то, что было знакомым, милым сердцу, оборачивается настоящим кошмаром. Я надеялся, что если не буду пользоваться ими достаточно долго, то все пройдет. Но стало только хуже.

Люцифер замер на секунду, прикрыв глаза, но вскоре продолжил:

– Крылья рвались обрести телесность, перестать быть лишь энергией. Точно так же, как тьма, заточенная прежде глубоко внутри тебя, рвется наружу. И это было так больно, что однажды тихим вечером я больше не смог терпеть. Я выпустил их. Перья, слипшиеся от сгустков крови, которая ручьями стекала по спине, капала на землю. Никогда не думал, что во мне есть столько крови.

Он говорил тихо, но девушка слышала каждое слово отчетливо, будто ей шептали на ухо:

– Крылья, больше похожие на ужасный горб какого-то чудовища. Белого уже не оставалось. Лишь алое, горячее, с привкусом железа, что заливает лицо, закрытое руками, попадает на язык, наполняет легкие ни с чем несравнимым металлическим запахом. И ты чувствуешь эту вязкую густоту буквально везде. А от боли становится невозможно дышать и хочется грызть землю. Время растягивается, и мгновенья кажутся дольше столетий, а боль лишь нарастает, но ты не можешь ее прогнать. И ты буквально катаешься по полу в надежде ослабить ее хоть немного, но и это тебе непосильно. Никакой человек не смог бы выдержать подобной боли.

Анжела вздрогнула, по ее коже пробежали мурашки. Пожалуй, этот рассказ действительно заслуживал доверия. Даже Люцифер не мог скрывать дрожь, промелькнувшую в его голосе.

– Ну а дальше случилось то, что случилось. Я поджег их, желая смягчить эту дикую боль. Хотел, чтобы они исчезли навсегда, чтобы больше не было нужды их выпускать. Но вышло только хуже. Они вспыхнули, будто облитые смолой, легко, от малейшего огонька. Они горели, и казалось, будто горит каждая клетка моего тела. И я не мог их втянуть, не мог потушить. Я ничего не мог, кроме как смотреть и чувствовать эту боль. Наверное, если бы кто-то меня увидел, он решил бы, что я ни кто иной, как наш приятель Самаэль, – усмехнулся Люцифер.

Анжела живо представила себе эту картину – стоящий на коленях человек, согнутый от боли, с окровавленной спиной, руками, телом. И огромные, полыхающие ярко-алым, крылья. Действительно хорошо, что никто его не видел.

От рассказа Люцифера ей стало жутко. Пожалуй, она бы хотела, чтобы он замолчал, но попросить об этом не решилась. Кажется, сейчас он был по-настоящему искренен.

– Но я сгорал не один, – он хохотнул, – с крыльев пламя перекинулось на сарай, в котором я укрылся, а с него на торговые палатки, и дальше по улицам. Шесть дней дотла сгорал великий город вместе с моими крыльями. Шесть бесконечных дней я лежал, желая умереть от боли. И эти шесть дней показались мне длиннее всех предыдущих лет. Даже вечность короче этой неполной недели. Но теперь мне гораздо легче, если тебе интересно... О, а вот мы уже и пришли.

Лес расступился, и взгляду Анжелы открылась небольшая полянка, размером с школьную аудиторию, к тому же, тесно окруженная деревьями со всех сторон.

Поляна выглядела серой и унылой под хмурым пасмурным небом, с которого вот-вот должен был политься мелкий осенний дождь. Но после рассказа Люцифера, это казалось очень даже уютным местом.

Посередине, скрестив руки на груди, стоял Самаэль. Как всегда безупречно одетый, с идеальной прической, выглаженными брюками и начищенными до блеска туфлями. Просто образец элегантности и вкуса.

– Сэмми, – Люцифер отвесил шутливый поклон, – мое почтение. Я привел к тебе эту милую леди.

– Самаэль, пожалуйста, помоги мне. Я хочу остановить все это! Хочу прекратить Апокалипсис!

Анжела вышла вперед, но не слишком близко. К Самаэлю не хотелось приближаться, и сейчас она это действительно ощущала.

– Твои предложения? – не заинтересованно спросил Самаэль.

– Если я перестану быть избежавшей смерти, то не будет и предвестников, а, следовательно, Крис и ты перестанут быть Всадниками, – на одном дыхание выпалила Анжела.

Она готовила эту фразу всю дорогу.

– Нет, – казалось, Самаэль знал, зачем она пришла, и даже не слушал ее.

Холодный, словно лед, голос, резал слух.

– Но почему? Разве это не лучший выход? – обескуражено спросила Анжела.

Она не ожидала столь резкого и однозначного ответа.

– Потому, что я дал Дэймону срок, а я не меняю принятых решений. Так будет правильно.

– Для кого правильно?

– Для всех. Ты не представляешь, на что будет способен Дэймон, если я заберу тебя.

– Но ведь люди пострадают... – Анжела вздохнула.

– Потери, если и будут, то в пределах допустимого, – Самаэль кивнул, давая понять, что разговор окончен.

Он скрестил на груди руки, и отвернулся в сторону все с тем же, бесстрастным, выражением слишком идеального лица.

– Ну, что крошка Беллз? Теперь ты, надеюсь, довольна? – Люцифер ехидно потирал ручки.