Тест на любовь - Вера Копейко

Он усмехнулся:

— Операционная сестра не имеет права голоса. Решаю я.

— Но я не слепая.

— Так надо. Давай.

Они оперировали третий час. Оставалось только зашить и молить Бога, чтобы организм этой женщины — кстати, которой уже по счету? — справился с тем, что на него возложено. Это нужно для дела. Для их с Ирмой дела.

— Ну, вот и все. В реанимацию. Пускай спит. А мы с тобой посидим за чаем.

Власта посмотрела на Иржи. По спине женщины пробежал холодок. Что ж, конечно, осталось только попить чаю. Ей стало как-то не по себе. Не слишком ли часто оперирует Иржи по полной программе? Удаляет и матку, и яичники… Не оставляет пациентке ничего…

Она заварила чай. Они сели в ординаторской. Иржи устало смотрел в окно. Власта подала ему большую чашку и спросила:

— Иржи, ну зачем, а?

— Знаешь, Власта, бывают случаи, когда надо сделать то, что кажется на первый взгляд жестоко. Но только на первый.

— А на второй?

— Полезно для дела. Для спасения других.

— Но это же конкретная женщина. У нее ведь не…

— В данном случае не важно.

— Иржи, я не буду с тобой работать.

— А спать, — усмехнулся он, — тоже не будешь? Власта отвела глаза. От этого она отказаться не могла.

— Как она будет себя чувствовать?

— Ничуть не хуже прежнего. Она не узнает, что у нее было на самом деле. Ты видела предположительный диагноз?

— Но она… согласилась?

— Она согласилась бы, если бы знала, для чего.

— А если нет?

— Все равно бы согласилась.

— Откуда ты знаешь?

— Ей не страшно это потерять. Ей пятьдесят, у нее никого нет. Ее ждет восхитительная поездка во Вьетнам… Почти даром. Плохо ли?

— Но ты укорачиваешь ее дни…

— Она поможет другим. Благодаря моему лекарству и ее телу многие больные уймут свою боль. Все в мире связано. Даже мы с тобой, правда? — Он окинул ее горящим взглядом. — Вообще хватит об этом. Дело сделано. Пускай спит, а мы забудемся, расслабимся. Пойдем.

Власта посмотрела на него, его глаза горели огнем, она знала — после такой операции ему это необходимо, как и ей. Она повернула ключ в двери, опустила жалюзи, пошла за ним в соседнюю комнату, где стоял хорошо знакомый медицинский топчан.

— Иржи, я не хотела бы попасть к тебе на стол… Стоя под дверью, выбирая минуту, чтобы войти, Ирма все слышала. При последних словах она отпрянула и тихо, на цыпочках пошла по коридору. Она не станет им мешать.

Что происходило дальше за закрытой дверью, ее не интересовало. Она знала, Иржи спит с медсестрами. Особенно часто с Властой.

Руки Иржи уже гладили бедра; прохладные и упругие.

— Не надо на стол, — шептал он ей горячо, — мы устроимся на диване. У тебя никогда не будет такой болезни, дорогая Власта, у тебя есть я… Я тебе не позволю…

Ольга улетела во Вьетнам вместе с Минем. Она щебетала как птичка, рядом с худеньким вьетнамцем она казалась большой.

— Наша страна такая красивая, у нас сейчас тепло. Я отвезу тебя в Вунгтау, на курорт, там в декабре вода двадцать шесть градусов.

…Ольга провела время отлично. Она принимала процедуры, ее поили травами с добавлением толченых минералов, делали массаж. Ольга чувствовала себя великолепно. Она бродила по городу одна, заходила в ювелирные лавочки, купила себе кольцо с сапфиром и изумрудом — Ирма дала ей денег на расходы.

Минь прокатил ее по курортным городкам, свозил в Дананг, на границу между Севером и Югом, где до сих пор сохранились обрывки колючей проволоки, оставшейся после войны во Вьетнаме. Он постоял, обратив лицо к северу.

— Не люблю север. В Ханое холодно. — Потом рассмеялся. — Это не ваш Север. Ваш Север я люблю. Москву люблю.

— А Прагу, наверное, больше? Ведь там живет Ирма, друг.

— Нет, я больше люблю Москву.

Ольга посчитала это признание данью вежливости. Но была не права. Минь и впрямь любил больше Москву, потому что только там он мог встречаться с Ирмой, так привязавшей его к себе.

А теперь их связывало дело, благодаря которому его жизнь стала совершенно иной. В горах, в родной деревушке, в этом сезоне он засеял такие плантации, что очень скоро Ирма не сможет переварить все. И тогда он полюбит Москву еще больше…

За день до отъезда Минь устроил ее в клинику. Ольгу осмотрел доктор, оказавшийся русским, и остался доволен ее состоянием.

Она чувствовала себя прекрасно, казалось, все происшедшее случилось не с ней, а с совершенно другой Ольгой. Насколько прав оказался психотерапевт, который провел с ней еще один сеанс в канун отлета. Но снова и снова она спрашивала себя: отчего его голос кажется таким знакомым? Потом Ольга ответила себе, желая отвязаться от надоедливой мысли: у него типичный тембр голоса, так говорят дикторы.

Обратно Ольга летела одна, она так же хорошо себя чувствовала. На таможне в Москве вышла задержка — какую-то женщину повели досматривать в отдельную комнату. У нее заподозрили наркотики.

Стоявшая рядом с Ольгой дама, летевшая в одном самолете с ней, покачала головой:

— Боже мой, где только сейчас не возят это зелье. Ольга равнодушно кивнула.

— Вы не представляете, ее сейчас всю обыщут. И внутри, и снаружи.

— То есть как внутри? — удивилась Ольга.

— Да в гинекологическое кресло посадят, — фыркнула та. Никогда раньше она об этом не задумывалась, читая в газетах, что нашли сколько-то граммов у кого-то… Кто-то пытался провезти в себе… Эта сфера никак ее не волновала.

Но сейчас, после операции, она невольно думала о ней и очень живо представила себя.

— Так вы думаете, здесь работают врачи?

— Еще бы нет! — Дама изумленно посмотрела на Ольгу. — Да у них все есть. Сначала ей сделают ультразвук…

— Но как они заподозрили?

— У них на это особый нюх.

Очередь продвинулась дальше, Ольга переставила свои веши.

— Вот у нас с вами нет ничего, это любому дураку ясно. Ольга кивнула, протягивая свои бумаги мужчине за стойкой.

Он, не глядя на нее, шлепнул печать.

— Вот видите, — сказала попутчица, выходя следом. — Когда нет ничего, им и смотреть не надо. Счастливо.

Ольга пересела на другой самолет и отправилась в Прагу.

На террасе вместе с Ирмой они смотрели на горы, подернутые дымкой. Во Вьетнаме горы другие. Она вспоминала о днях, проведенных там, как о времени безмятежного счастья, давно не выпадавшего на ее долю.