Ловушка для олигарха - Илья Рясной

Я помахал Абрам Борисовичу Путанину ручкой. И отправился наверх. В спальню. Надеюсь, Банкир не слышал шума. Он сейчас очень занят. И я знал, чем занят,

Банкир сейчас лежит на кровати. Рядом с ним на тумбочке — хрустальный стакан с джином, финансовый воротила читает дамский роман. Он вообще читает только дамские романы, хотя вроде и не голубой. Глотает их десятками. Прицокивает языком, листает страницы, возвращается к прочитанному. Я это знаю с тех пор, как устанавливал его спальню на прослушку. Да, любой мешок с деньгами где-то извращенец…

Сегодня Банкир сильно притомился. Как позже выяснилось, после митинга вечер у него выдался тяжелый. В одном из кабинетов на Старой площади делили очередной транш валютного фонда. В кругу друзей мух не лови. А то лишние полмиллиона баксов мимо клюва пролетят, червячка заморить нечем будет.

Процесс дележа и перекачивания денег был захватывающим и напоминал увлекательную компьютерную игру. Уполномоченные банки, приоритетные программы, льготы, фонды — это лабиринт, в котором потом никто ничего не найдет и не поймет, куда идти. Деньги в нем рассасываются как бы сами собой. Эта система создавалась десять лет не для того, чтобы в ней кто-то разобрался.

Атмосфера на дележе царила непринужденная и легкая, как между старыми знакомыми, занятыми хорошо знакомым делом.

— Благотворительность забыли! — заволновался Очень большой чиновник.

— Обязательно! — воскликнул Олигарх Олигархыч. — Всенепременно. Мы же люди… На детей.

— На чьих? — не поняли присутствующие.

— Тебе только дай. Не на твоих. Вон, пошли в фонд помощи больным паховой грыжей, — говорил Очень большой чиновник.

— А почему паховой ?

— У меня в детстве была. Больно.

— А…

После окончания работы Путанин пить отказался. Очень большой чиновник не отказывался от этого никогда. А Банкиру некуда было деваться, как и еще нескольким мелким пираньям, допущенным на дележ. После возлияния чиновник с товарищами собрались ехать в хорошо известный им дом, где Олигарх Всея Руси держал для них длинноногих и послушных шлюх. Банкир выпил всего стопку, В последнее время у него от нервов все чаще болела голова. Ему ехать со всеми не хотелось, и он отправился домой. Его тянули к себе два недочитанных женских романа, которым он решил посвятить полночи.

В ушах у Банкира были беруши, стены в доме толстые, звукоизоляция отличная, так что того, что творилось на первом этаже он не слышал. Причмокивая, он ворочался с книжкой в кровати. На голове его был розовый ночной колпак — где он его только взял?

Он слюнявил палец и переворачивал страницу, причмокивая, и выражение его лица было сочувствующе удовлетворенным.

Я понаблюдал за ним немножко, пользуясь тем, что дверь в спальню приоткрыта. Банкир не любил находиться в полностью закрытых помещениях. Они напоминали ему тюремную камеру, где восемь лет назад ему довелось провести неделю, пока его подельники по махинациям искали деньги, чтобы выкупить его из «плена».

— Ну надо же, — произнес Банкир, покачал головой и перевернул страницу.

Все, хватит. Пора и за дело.

Я потянулся было за пистолетом. Но потом взор упал на боевой топор, висевший на стене. Банкир испытывал нездоровую страсть к холодному оружию самого устрашающего вида. Алебардами, топорами и мечами были завешаны все стены в коридоре. Я взял топор, взвесил в руке. Он был явно старинный, с пятнами ржавчины, но остро заточенный. Банкир не признавал, чтобы дома были вещи, негодные к употреблению.

Я врезал ногой по двери и возник на пороге спальни.

Вид ниндзя в противогазе и с топором в руке производит большее впечатление, чем просто вид человека с пистолетом. Ведь до последнего момента, пока пуля не войдет в грудь, жертва в душе так и не верит, что черная игрушка способна причинить вред. Другое дело — топор. На лезвии отражается свет ламп. Воображение живо подсовывает картины, как зазубренное лезвие с хрустом врубается в шею, и как голова, подпрыгивая футбольным мячом, катится под диван.

На Банкира топор произвел впечатление. Он вперся в него глазами и потерял свой незаурядный и выручавший его не раз дар речи. Произвела на него впечатление и моя морда в противогазе.

— Ну что, пришел час расплаты, — глухо донеслось из-под противогаза.

Я подошел к кровати. Банкир отодвигался, вдавливаясь в стену. Неожиданно ловко для своей комплекции он схватил с тумбочки тяжелую, безвкусную фарфоровую антикварную лампу и швырнул в меня. Интересно, на что рассчитывал?

Лампа до меня не долетела, провод не пустил, и с грохотом раскололась на полу на две ровные половинки.

— Не дергайся, покойничек, — я приблизился и взвесил топор, по-моему, весьма выразительно, чтобы отринуть сомнения в моих намерениях.

Банкир пискнул и закрылся от меня дамским романом. На его обложке кабальеро в сомбреро целовал тонкую, как лилия, блондинку. И было написано: Джоана Стайсмит «Любовь под кактусами».

Я снял противогаз.

Банкир, узнав меня, пискнул совсем грустно. Не дождавшись удара топором, он произнес:

— Вы кто? Что вам надо?

— Я — смерть твоя, — в рифму сказал я.

— Не говорите глупости, — когда он боялся, к нему всегда приходила наглость. — Забирайте деньги. В шкафчике семь тысяч долларов. И уходите. Я обещаю не заявлять в милицию.

— Ах ты, жиртрест, — плотоядно улыбнулся я. — Ты же знаешь, что я пришел не за деньгами. Ты как, хочешь без мучений погибнуть, — я присел на пуфик напротив него и ласково оттянул бледную кожу на его груди пальцами. — Или тебе сначала ногти повыдергивать?.. Электропила из твоего подвала хорошо пойдет. Сначала пальцы на пол упадут. Потом рука…

Он сглотнул, с ужасом глядя даже не на меня, а сквозь меня, в ту даль, где в его воображении драгоценная рука падала на пол.

— Вы… Вы на что надеетесь? Я буду кричать!

— Не будешь ты кричать. Я тебе язык для начала вырву…

Я погладил его топором по подбородку.

— Почему? За что? — Банкир готов был зарыдать, но на это не было сил.

— Ты мне киллеров посылал…

— Нет!

— Врать нехорошо, — я надавил лезвием на шею.

— Я… Это ошибка была. Я не хотел!

— Поздно признаваться в ошибке, когда весь корабль под водой, — процитировал я английского писателя Томаса Карлейля.

Почему-то цитата сломала клиента окончательно. Губы его затряслись, и он заплакал.

Я приподнял его подбородок топором и осведомился:

— Жить-то, небось, хочется?

Он не ответил.

— Хочется? — я нажал сильнее топором.