Жизнь и приключения чудака - Владимир Железников

И мне действительно стало обидно, что я ее не знал.

Я нес ее виолончель. Она была тяжелая и, когда ударялась о мое колено, издавала тонкий гул, и это мне нравилось. А Надежда Васильевна шла рядом, держа за руку счастливую Наташку.

– Когда я выхожу из метро, – сказала Надежда Васильевна, – то еще на эскалаторе думаю, что сейчас увижу небо, деревья, землю. Каждый раз я открываю для себя что-нибудь новое и неожиданное.

И все, и больше она ничего в этот раз не говорила, но мне понравились ее слова о метро.

На следующий день я снова засел за своей дверью и, когда они вышли, выскочил на площадку.

– А-а-а, любитель случайных встреч! – сказала Надежда Васильевна. – С завтрашнего дня мы будем заходить за тобой сами.

– Хорошо, – согласился я, не притворяясь, что встретил их случайно.

Она умела все делать естественно и серьезно, и поэтому не было стыдно своих признаний, которые с другими людьми мне ни за что не удавались.

И открывалась она свободно и легко. Рассказывала нам про то, как изобретала для себя игры, когда была маленькой.

То она придумала, что у нее под кроватью живет рыжая лиса, которая выполняет все ее поручения. То, что на подоконнике в ее комнате разместились две деревни. В одной жили крестьяне в красных шапочках с колокольчиками, а во второй – в зеленых шапочках. И эти крестьяне вечно между собой ссорились: «красные шапочки» были недовольны «зелеными шапочками», потому что те без всякой цели рвали полевые цветы, а «зеленые» – «красными», потому что у них слишком громко звенели колокольчики. Сама Надежда Васильевна была верховным судьей, который по справедливости разрешал их споры.

Все-таки она была странная, вроде дяди Шуры. И вещи говорила неожиданные: то про метро, то про свои детские игры, то без всякой подготовки однажды спросила:

– Борис, а какие у тебя родители?

– Обыкновенные, – ответил я.

– Ну, они добрые, любят тебя, ты их любишь. Это так естественно. А какие они? (Я заметил, что краем глаза она неотступно следит за Наташкой.) Душа нараспашку или скрытные? Например, знаешь ли ты, о чем думает твой отец, когда молчит?

Я ей не ответил, потому что действительно не знал, о чем думает отец, когда молчит, и чем живет мать. Я видел их каждый день. Они вставали. Пока мама готовила завтрак, отец делал что-то вроде зарядки: три подскока, два приседания. Завтракали. Мама подавала на стол, отец мыл посуду. Уходили. Приходили. Они были то веселые, то чем-то озабоченные, то печальные. А вот отчего, я не знал.

– Выходит, весь твой мир крутится вокруг тебя… А жаль! Когда лучше узнаешь своих близких, их недостатки и достоинства, то глубже любишь. Мой отец имел привычку часто что-то обещать, а потом не выполнял… И все друзья за это его осуждали, хотя, может быть, он делал во много раз больше хорошего, чем они. Помню, когда я поняла, что он не выполняет обещаний потому, что просто ему не все удается, то была счастлива, и он мне стал еще дороже.

У нее, у Надежды Васильевны, получалось все красиво и ловко.

Как-то я сидел у Наташки, когда она вернулась с работы. В руках у нее были цветы.

– Отгадайте, почему я купила розовые астры? – спросила Надежда Васильевна. – Сейчас увидите!

Она любила колдовать. Делала все молча и таинственно, а мы следили за ней.

Сначала Надежда Васильевна постелила на стол розовую скатерть, потом поставила на нее кувшин с цветами.

– Розовое на розовом, – сказала она.

А я раньше вообще не замечал цветов. Есть они или нет, мне было все равно.

И тут она произнесла слова, как будто прочитала мои мысли:

– Как можно не любить цветов! Это все равно что не любить землю.

Я вздрогнул от этих ее слов: жил в асфальтовом городском мире и никогда не думал о земле, о цветах, о деревьях, которые на ней росли.

Мне стало от этого не по себе, я испугался, что необыкновенно умная Надежда Васильевна обо всем догадалась. На всякий случай в ответ на ее слова я промямлил:

– Да, да…

Но с тех пор каждый раз, выходя из метро, я останавливался у базара цветов. Постепенно это стало моей привычкой.

Однажды там продавали цветы под названием «перья страуса». Они были белые, а лепестки их скручивались и были похожи на фантастические перья.

«Перья страуса» мне очень понравились, и я даже собирался их купить, но потом почему-то не купил и ушел. Всю дорогу до дома я чувствовал себя обиженным и все думал: зря не купил эти необыкновенные цветы. «Если у тебя в течение дня, – говорит тетя Оля, – была счастливая минута, вызванная чем угодно, значит, тебе выпал хороший день. Пускай это будет улыбка незнакомого человека, минутная нежность к матери или отцу, письмо от друга, строчка стихов, которая тебя обрадовала. Только смотри не оброни этой минуты, не потеряй ее». И, вспомнив эти слова, я остро почувствовал, что цветок «перья страуса» мне необходим, что я должен взять его в руки, полюбоваться, а потом поставить в стакан на своем столе, чтобы его видели все.

Я побежал обратно, но опоздал. Цветы расхватали. Вот теперь попробуй не согласись с тетей Олей: «Только смотри не оброни этой минуты…»

А какой у Надежды Васильевны был вкусный чай, представить невозможно! Мне нравилось, что это у них не наспех. Теперь многие пьют чай и обедают наспех, где-нибудь на кухне, а они всегда устраивались в комнате. И как-то она умела усадить меня сразу, я даже не успевал смутиться, а уже сидел за столом, передо мной был стакан чая, вкусные бутерброды, пирожное, варенье. Но главное было не в еде, а в разговорах. Это был настоящий вечерний чай. Даже дядя Шура, всем известный молчальник, крепкий орешек, и тот открывался. Однажды он рассказал, что разработал такую операцию сердца, которая длится не четыре или пять часов, как раньше, а всего три с половиной – для этого он сконструировал новые инструменты. И дядя Шура начертил нам эти инструменты.

В школу мы теперь ходили каждый день втроем, и я всегда нес виолончель. Мы подходили к школе, я передавал ей виолончель, она вскидывала ее на плечо и уходила.

Весь наш класс просто вываливался из окон. Мальчишки пробовали меня дразнить, называли «оруженосцем», но меня это не смущало. Теперь я жил в другом мире, я узнавал то, что они не знали, я открыл в себе чувства, о которых не подозревал, так что мне их придирки казались наивными и смешными.

Я даже забыл, что совсем недавно мне часто бывало скучно и я мог целыми днями тупо смотреть в потолок, ничего не делая.

Так бы и жить всегда в этом празднике, но он неожиданно пришел к концу.

* * *

Утром меня разбудил звонок в дверь. Я открыл: передо мной стоял дядя Шура.