Краткая история равенства - Тома Пикетти

эмигрантов», в соответствии с которым дворянам полагались значительные суммы (по тем временам без малого 15 % национального дохода, финансируемые за счет налогов и государственного долга) в виде компенсации за потерю земельных владений и арендной платы в результате революции. Этот правовой акт, обсуждавшийся с первых дней Реставрации, получил одобрение в 1825 году, когда во главе правительства стоял граф де Виллель, одновременно с этим наложивший репарации на Гаити в виде компенсаций рабовладельцам (которые в значительной степени были все теми же аристократами).

График 15

Доля знати в общем объеме наследств в Париже, 1780–1910 года

Интерпретация. В период с 1780 по 1810 год доля дворянских фамилий в 0,1 % самых крупных наследств снизилась с 50 % до 25 %. В 1815–1848 годах, когда страной правили монархии, строившие свою власть по цензовому принципу, этот показатель вновь поднялся до 40–45 %, но в конце XIX – начале XX веков упал до 10 %. Для сравнения заметим, что доля знатных фамилий в общем количестве смертей в 1780–1910-х годах не превышала 2 %.

Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite

В более широком смысле следует подчеркнуть, что перераспределение собственности в результате Великой французской революции носило гораздо более ограниченный характер, чем порой принято считать. Да, собственность церкви, представлявшая почти 25 % от общего объема земельных владений и недвижимости в королевстве (включая церковную десятину), действительно была национализирована без выплаты каких-либо компенсаций. Но вместо того, чтобы раздать наделы безземельным крестьянам, ее выставили на торги – в интересах тех, кто располагал средствами эту собственность приобрести. Аббат Сьейес, выступивший в защиту третьего сословия в своей знаменитой брошюре, опубликованной в январе 1789 года[97], выразил по этому поводу свое глубочайшее возмущение, утверждая, что такой подход лишь сделает богатых еще богаче, будь то дворяне или буржуа, но при этом лишит церковь источников финансирования благих общественных дел (помощь самым неимущим, организация школ и больниц и т. д.). Ликвидация монастырей в Англии по решению Генриха VIII в 1530 году тоже внесла свой вклад в укрепление класса собственников, а палата лордов в результате стала почти полностью состоять из знати, в то время как до этого половина мест в ней принадлежала духовенству. Таким образом, как Франция, так и Англия стали постепенно переходить от трифункциональной идеологии, в рамках которой положение двух правящих классов (духовенства и знати) оправдывалось их служением третьему сословию и обществу в целом (духовная составляющая и дела во благо общества для церковнослужителей; поддержание порядка и защита для знати), к идеологии собственнической или просто капиталистической: в соответствии с ней единственная миссия частных собственников сводилась лишь к стремлению как можно выгоднее использовать свои активы для дальнейшего обогащения – под эгидой государства и безо всяких общественных противовесов.

Долгий путь к отмене принудительного труда во всех его проявлениях

В конце концов, Великая французская революция отменила привилегии дворянства, одновременно с этим упрочив права собственников. Что же касается тех, у кого не было ровным счетом ничего, то для них ее итог оказался весьма двойственным. Тот факт, что они больше не подвергались произволу со стороны хозяев и пользовались системой правосудия, централизованной на уровне государства и относящейся одинаково ко всем гражданам, в принципе в самом деле представлял собой значительный прогресс. Но концентрация собственности в руках 1 % самых богатых дворян и буржуа в 1780–1800-х годах практически не снизилась, а в 1800–1910-х годах и вовсе пошла в рост. Так что для 50 % самых бедных этот прогресс практически свелся к нулю[98].

В то же время революцию следует рассматривать в качестве одного из этапов процесса трансформации трудового статуса во французском и европейском обществе. Накануне 1789 года считалось, что крепостное право во французских и английских деревнях исчезло еще несколько столетий назад. В качестве объяснения зачастую можно услышать, что относительный дефицит работы и институциональный крах, ставшие результатом Великой чумы XIV века, способствовали «переселению» крепостных и их эмансипации. Многие историки убеждены, что это объяснение носит слишком механический характер. В действительности все зависит от отношений власти на местах и общественно-политического контекста, в пользу чего красноречиво свидетельствует усиление крепостничества после XIV века и его поздняя отмена, состоявшаяся лишь в XIX веке[99]. С точки зрения самых оптимистично настроенных специалистов по Средневековью, к постепенному закату крепостнического труда и последующему объединению трудящихся в единый класс свободных землепашцев, чествуемых в этом качестве на западе континента, привело не что-нибудь, а трифункциональная христианская идеология – в ходе процесса, начавшегося еще до Великой чумы[100]. В известной степени оно, вероятно, так и есть, но на фоне слишком многочисленных вариаций на местном и региональном уровнях из имеющихся в нашем распоряжении источников вряд ли можно делать какие-либо строгие, однозначные выводы. С уверенностью можно говорить только о том, что очаги крепостничества в стране существовали вплоть до Великой французской революции, например в аббатстве Сен-Клод (крупное церковное владение в департаменте Жюра), и только после нее начался постепенный процесс окончательной отмены ограничений на перемещение рабочей силы. Что касается механизма «оброка», то он в 1789 году во Франции присутствовал практически везде. Крестьяне хоть и пользовались свободой передвижения (для тех, кто без гроша, зачастую чисто теоретически), но при этом должны были безвозмездно отработать на хозяина определенное количество дней. Во времена революции подобная практика стала предметом самых горячих дебатов. На первом ее этапе в 1792–1794-х годах, максимально характеризовавшемся стремлением к равенству и перераспределению собственности, члены Конвента утверждали, что сама этимология слова «оброк» выдает его принадлежность к крепостничеству и феодализму, и настаивали на его отмене без выплаты компенсаций, включив в привилегии дворянства, упраздненные в ночь на 4 августа. Таким образом, некоторое количество крестьян в полной мере получило во владение обрабатываемую ими землю и другие результаты своего труда. Но на основном этапе революции, в 1789–1791-х годах, и особенно после возвращения в 1795 году цензового принципа[101], верх одержала гораздо более консервативная концепция, в соответствии с которой оброк в конечном счете признали не чем иным, как платой за аренду, решив так и именовать его в будущем и посчитав, что любое другое решение рискует пагубно повлиять на всю систему собственности. Таким образом, феодальный оброк в большинстве случаев без лишних споров превратился в капиталистическую арендную плату (оброк в размере одного дня безвозмездного труда в неделю, к примеру, стали называть арендной платой, эквивалентной пятой или шестой доле выращиваемого на данной земле сельскохозяйственного продукта[102]).

Помимо прочего следует отметить суровый режим дисциплины труда и тенденцию к укреплению прав собственников в XVIII веке и большей части XIX века. В Великобритании была одобрена практика огораживания земель, несколько раз значительно ужесточавшаяся (особенно в 1773–1801 годах), в результате