Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

— Да где же они? — спросил Симеон Полоцкий.

Он сидел, по обыкновению положив руку на посох.

Заметно было, что последнее время он сильно постарел. Глаза потухли, на лице появилось много коричневых пятен.

— Где? — переспросил Милославский. — Я могу сказать. А для верности назову книги «Правда» Ярослава Мудрого, «Поучение Владимира Мономаха», «Домострой». Эти книги воздают хвалу нашим отеческим обычаям.

Симеон молчал. За него стал говорить царь:

— Ты назвал достойные книги, шурин. Да чем плохи тебе заморские обычаи?

— А тем плохи, что заморские зазывалы святую веру нашу на поругание отдают.

— Шутить изволишь, Михайлыч, — оборвал его царь. — Святую веру мы испокон веков оберегаем.

Милославский, приблизившийся было к царю, хотел его о чём-то спросить, но бояре тотчас же оттеснили его в сторону, ибо видели, как недоволен им царь.

Алексей тем временем уже давал наказ Матвееву:

— Ты, Артамон Сергеич, сдай начальство над караулом, а сам вели нарядить карету, чтобы, не мешкая, быть дома, упреди девицу, нами избранную, дабы готова была встретить дружков князя Якова Никитича Одоевского да Фёдора Голохвостова, кои явятся к ней с нашим царским словом да с дарами и милостями. Да скажи девице, нами избранной, что ныне пришло ей время готовиться. Поспешай! Да пошли кого-нибудь подтвердить наш наказ: ни из Кремля, ни в Кремль не выпускать никого. Ежели кому надобно будет отлучиться, хлопотали бы через дворецкого Богдана Хитрово о нашем царском особливом приказе.

При этих словах лица присутствующих окаменели. Не смея произнести ни слова, они роптали про себя, позволяя себе лишь обменяться взглядами. Сначала им нежданно-негаданно объявили о свадьбе, теперь также нежданно-негаданно посадили под арест.

Но кому было дело до их тайного ропота! Или бояре могли выйти из царской воли? Не враги же они самим себе. Оттого и улыбались приветливо, демонстрируя своё согласие с царём, и даже ненавистного Матвеева проводили низкими поклонами. Теперь уже никто не сомневался, что он стал первым человеком при царе.

Когда приехал Сергеич, Наталья спала сном младенца. Накануне вместе с ним и матушкой Анной Леонтьевной было принято решение обряжать её, царскую невесту, не в кремлёвских палатах, а дома. Хотелось быть подальше от чужих подсматривающих глаз. Боялись, как бы вдали от дома не навредили ей люди недобрые. Опасались всего: волхвования, сглаза. Матвеев поставил стражу во всех концах дома. Чужим не дозволялось даже на малое расстояние приблизиться к нему. Всем была памятна печальная история с первой невестой царя Алексея — Евфимией Всеволожской.

В последнее время Наталье часто приходила на ум эта история. Евфимия была дочерью касимовского столбового дворянина Рафа Всеволожского. Говорили, что она была несказанной красоты. Когда её, царскую невесту, обрядили согласно обычаю, от неё глаз нельзя был отвести: коса ниже колен отливала золотом, глаза горели, как яхонты, лебединая шея. Во время обручения на ней был богатый венец, ожерелье, серьги, на лбу шитая золотом тяжёлая повязка с падающими вниз большими бляхами и с сетчатыми длинными золотыми подвесками, унизанными жемчугом.

А ведь и ей, Наталье, придётся облачиться в массивное убранство. Как выдержать? Но говорили, что Евфимии накануне перетянули тяжёлую косу, оттого и упала без сознания. Ясно, что бояре всё делали ей на пагубу, и добро, что ей, Наталье, обряжаться дозволено дома. А дома и стены помогают, и матушка знает, что и как надобно делать. Подумала: «А хорошо, однако, что царь женился не на Евфимии, а на Милославской.

Евфимия-то ещё жива и, сказывают, сохранила свою красоту. И улыбнись ей тогда счастье, не быть бы тебе, Наталья, царицей. А сейчас плакать приходится Евфимии. Одно утешение, что богатое царское придание осталось при ней да и золотой царский перстень також».

Между тем, пока Наталья, занятая своими мыслями, приводила себя в порядок, Матвеев пошёл встречать государевых гостей на крыльцо. В переулке звучали трубы. Матвеев усердно поклонился послам и повёл их в свои хоромы. Усадив гостей на почётные места, он спросил их:

— С чем Бог прислал к нам дорогих гостей? Не взыщите, гости дорогие. Хозяйка и все мои домашние недавно пробудились от утреннего сна. С минуты на минуту будут здесь.

— Не взыщи и ты, хозяин милостивый, что в столь ранний час побеспокоили тебя. Посланы мы от его царского величества, — сказал постельничий царя Фёдор Голохвостов.

А седовласый князь Одоевский со стариковской лаской в голосе и со старинной снисходительностью спросил:

— В твоём ли дому пребывает девица Наталья, Кириллова дочь Нарышкина. Имеем к ней слово царское.

— В моём родимом дому девица честная пребывает с матушкой и родителем своим и с братьями.

Раздался чей-то громкий голос:

— Идут! Идут!

Первой появилась супруга Матвеева, леди Гамильтон, в крещении Евдокия, за ней девушки несли на подносе хлеб-соль и фляги с вином. Затем шли Нарышкины-старшие: отец Кирилл Полуехтович и мать Анна Леонтьевна. Она волновалась более других. Утром всё делалось наспех, надобно было разбудить дочь да обрядить её. О себе и подумать было некогда, и она уже на ходу поправляла свою пышную кику.

Наталья шла между отцом и матерью, чуть в стороне — её братья и дядя. Она видела, как навстречу ей выступил боярин Пётр Иванович Прозоровский.

— Честная девица Наталья, дочь Кириллова, Нарышкиных роду, и с отцом и с матушкой твоею, и господин дома сего Артамон, Сергеев сын Матвеев, слушайте слово государево...

Все встали на колени, иные простёрлись ниц. Князь Прозоровский продолжал:

— Великий государь, царь всея Руси, великий князь московский Алексей Михайлович сказывает: «Волею Божеской и нашим царским произволением волим тебя, Наталья, в жёны нам пойти и царицей, государыней, великой княгиней московской и всея Руси наречи...»

Наталья, стоя на коленях, ударила челом в землю и, казалось, замерла на месте, подняться не может. Или ответного слова держать не в силах?

Мать в тревоге коснулась её, шепнула: «Подымайся, скажи, что на чести благодарствуешь. Царь великую неизречённую милость мне, мол, оказывает...» Наталья продолжала молчать, и Анна Леонтьевна с испугом подумала: «Не сомлела ли моя доченька-государыня, как это случилось с дочерью Рафа Всеволожского?»

О нет. Наталья хорошо владеет собой. Она приподнимается и, продолжая стоять на коленях, торжествуя в душе, смотрит на царских послов. Ей отрадно избавиться от наваждения, что всё происходящее с ней всего лишь сон. По слову царскому вершится великая перемена в её судьбе. В какое-то мгновение припомнились ей вдруг злорадные взгляды бояр, когда она была в Кремле, на Верху, и в душе её вспыхнуло торжествующее чувство. Мысленно Наталья бросила вызов боярам и дворянам-недругам: «Вы там в своих домах хоть треснете от злости, а я сегодня стану царицей московской и всея Руси...» Но вслух она произнесла слова, необходимые по случаю: