Сердолик без оправы - Айлин Даймонд

Наверное потому, что я в него все-таки никогда не была влюблена, размышляла Аннабел, закинув руки за голову и мрачно следя за перемещением большой яркой звезды в безлунном черном небе. Но маму… маму жалко.

Любила ли она его? Любил ли он ее? Да и любил ли он Аннабел? Аннабел впервые задумалась о том, что любовь может быть преходящей. Как это может быть? Как может быть, что еще вчера не отрывал от тебя глаз, а сегодня не можешь поймать и малейший взгляд? Вчера еще тебя било током от прикосновения его ладони, а сегодня рука — это просто рука, и больше ничего.

Как уживаются эти две вещи? — мучилась Аннабел, без сна ворочаясь с боку на бок всю бесконечно долгую ночь. Когда происходит разрыв с минувшим мгновением? Почему оно больше не повторяется? Куда уходит любовь? Может, просто вянет, как цветок, за которым не ухаживают: раз посадили, значит, так и будет расти, вечно?

Под утро Аннабел вынесла вердикт: любовь — это такое же вечно слабое, нуждающееся в уходе и присмотре существо, как цветок, как ребенок, который никогда не вырастет.

Ребенок… Гарри… Эти два слова вызвали томительно-сладкое ощущение ожидаемого счастья, которое блаженно засыпающая Аннабел не успела доосознать.

Возвращение домой всегда радует. Возвращение с гор на равнину создает новый контраст и вызывает новые ощущения. А возвращение с обретенной любовью превращает обыденность в сказку. И Аннабел, проснувшись в тихом, привычном домашнем уюте, первым делом вспомнила последние вечерние ощущения. Радость вспыхнула в душе с новой силой и вызвала такую эйфорию, что ее хватило и на бодрый поединок с боксерским чучелом в качестве утренней зарядки, и на звонок мямле, растяпе и неудачнику в одном флаконе.

Звонким голосом Аннабел сообщила мистеру Хакену о своем явлении и готовности принять дела. Огден откликнулся с привычной услужливостью. Через пару часов Аннабел уже сидела в офисе и, выслушав всю положенную гамму комплиментов от коллег, энергично наводила порядок в файлах, перемежая деловой разговор с воспоминаниями о веселой горной прогулке. Огден сидел рядом, объясняя изменения в порядке работы. Оба тщательно избегали какого-либо упоминания о миссис Джоан Кловер.

Аннабел была рада, что может спокойно войти в прежний ритм без прежнего давления со стороны мамочки, да еще усиленного новыми неприятностями. Вспоминая о них, она бросала быстрый взгляд на Огдена, пытаясь понять, что он чувствует. Рад или не рад, что оказался вне зоны досягаемости для мисс и миссис Кловер? И всякий раз казалось, что не рад.

К вечеру, когда Огдену уже решительно нечего было делать в офисе, вместо того чтобы попрощаться, он все сидел и сидел, перебирая папки с инструкциями, и то и дело заводил разговоры, мешая Аннабел сосредоточиться на выяснении путаницы в информационных досье на участников предвыборной кампании. Наконец Аннабел, не удержавшись, с досадой произнесла:

— Огден, вам не пора? Ваша подопечная не соскучилась?

— Кто? — изумленно вытаращился Хакен.

Аннабел прикусила язык. Черт, проболталась… Но было уже поздно.

— Мама мне все рассказала, — решительно прошипела она ему на ухо.

— Что? — Светлые ресницы беспомощно заморгали.

— Я все знаю, — многозначительно произнесла Аннабел, с грохотом задвигая в стол ящик с документами. Повернула ключ. Обернулась к застывшему радом Огдену. — Что с вами?

Лицо Хакена пошло красными пятнами. Наконец он справился с собой.

— Ну что ж, если вы все знаете, то не о чем и говорить. — Хакен вскочил со стула и пошел к дверям.

Остановился, вернулся к Аннабел, нагнулся к ней в тот момент, когда она собиралась вставать, и оба едва не стукнулись головами.

Аннабел вконец разозлилась, но Огден опередил ее:

— Зачем, зачем тогда вы звонили мне из своей поездки?

Аннабел, не отвечая, сняла с крючка свою деловую сумку, нацепила на плечо, попрощалась с сослуживцами и направилась к выходу. Огден шел за ней. Молча вдвоем дожидались автобуса. Выйдя на своей остановке, Аннабел медленно пошла по направлению к дому. Начать разговор не получалось — не находилось нужного слова, нужного тона. Огден шел рядом. Наконец, не выдержав, бурно заговорил:

— Я целыми днями ждал вашего звонка, а когда наконец дожидался, получал только пару слов ни о чем и — до свидания. Зачем вы мне звонили? Чтобы меня домучить? Если бы вы знали, как я страдал!

Страдал… Это слово едва не насмешило Аннабел — так не вязалось оно с обликом добропорядочного обывателя, каким всегда казался ей Хакен. Но тут же почувствовав укол совести, она решительно взяла Огдена под руку:

— Я недогадлива, Огден. Простите меня. Я звонила просто так, мне хотелось услышать ваш голос. Мне очень нравится ваш голос. Но я не думала… мне казалось, что вам совсем не до меня. Мне казалось, что вы достались той… тому, кто оценит вас лучше меня.

Огден шел, опустив голову, мрачно рассматривая бордюр.

— Речь о Джоан Кловер? — наконец выдавил он.

— Да. Огден, можно вас спросить?

— О чем?

— Кого вы любите? — Заданный в упор вопрос и рука на локте мистера Огдена сработали как детектор лжи.

Рука не дрогнула, но Хакен промолчал. Аннабел шла, терпеливо дожидаясь ответа, не собираясь отступать. В конце концов, она имеет право это знать.

— Вас…

— Меня?

— Вас… обеих, — выдохнул наконец Огден.

Ответ не удивил, а возмутил Аннабел. Вот оно! Новое подтверждение бесхребетной сущности Президента лиги милосердия!

— Так не бывает, — сурово произнесла достойная дочь Джоан Кловер. — Вы или обманываете, или сами обманываетесь.

— В каких руководствах вы прочитали такие инструкции, мисс Кловер? — печально спросил Огден. — В жизни бывает все. В том числе и это. Я надеялся, что вы меня поймете. Я жалею, что признался.

— Простите, дорогой Огден! — Аннабел едва удержалась, чтобы в искреннем порыве раскаяния не броситься на шею несчастному парню. — Но такое действительно трудно понять. Чтобы я могла понять вас, постарайтесь и вы меня понять. Ну смотрите сами: недавно вы делали мне формальное предложение, а теперь сообщаете о любви к двум женщинам: дочери и матери! А дальше что? Сколько еще любовных объектов вместит ваша безразмерная душа? Вот что меня тревожит, вот почему я не смогла вам поверить! Простите мою резкость и прямоту, объясните, что происходит, чтобы я могла относиться к вам с прежним уважением.

— Я, наверное, не заслуживаю уважения, — грустно отвечал Огден, — как не заслуживаю и любви. Во всяком случае, вашей любви я точно не заслуживаю. Но ваша мать… Джоан… Понимаете, когда мне было очень плохо… а мне действительно было очень плохо, когда я убедился в вашем… в вашем отношении… она так тепло приняла мое огорчение, так близко к сердцу, так утешила меня…