Куколка (сборник) - Марсель Прево

Как только мне минуло десять лет, меня отдали в училище, куда поступали дети всей нашей аристократии. Это было дорогое заведение. Там скоро сгладились все мои недостатки от слишком изнеженного домашнего воспитания. У нас были очень продолжительные каникулы, которые я проводил в своей семье и в доме дяди, отставного военного деятеля. У него собиралось всегда избранное общество, и велись интересные и поучительные беседы. Мне никогда там не бывало скучно.

Бывали там и дамы, жены товарищей дяди. Помню одну прелестную блондинку с глазами цвета увядающих незабудок. Оригинальный был у нее цвет волос: совсем как липовый мед! Была еще другая блондинка, иного оттенка, более золотистая и немного постарше. Затем прехорошенькая кругляшечка с темно-каштановыми волосами, с седой прядью через всю голову. Я бывал счастлив в их обществе!.. Меня безумно волновали их присутствие и сознание их женственных прелестей. Но, я старался владеть собой и ничего не позволял себе. Несмотря на это, часто по ночам, переживая прошедший день, моя совесть упрекала меня в том, что я слишком много времени посвящал мыслям о женщинах. Но потом я молил Бога послать мне в жизни еще таких же милых и интересных женщин, когда я буду старше и сознательнее. У меня было ясное предчувствие, что настанет такой возраст, когда я не буду так сильно мучиться и перестану быть таким щепетильным, как сейчас.

Так проходило время. Мое учение шло посредственно, особенно блестящих успехов не было. Мне минуло восемнадцать лет, когда я получил свидетельство об окончании училища. Что теперь будет со мной? Неужели меня отправят одного в Париж заканчивать образование? Нет, это казалось, мне невозможным. Обо мне слишком старательно заботились. И вот очень скоро моя судьба решилась. После двухмесячного отдыха в замке де Тенси меня поручили уважаемому наставнику дону Галиппе, ученому, любителю археологических исследований. Три долгих года мы путешествовали с ним по всему свету. Я изучил языки – итальянский, немецкий, английский – и кроме того, юриспруденцию. В эти три года я узнал гораздо больше, чем во все годы учения в своем аристократическом училище. Сколько я видел городов, интересных и живописных пейзажей, сколько людей, новых, совсем незнакомых. Больше всего я встречал англичан. Как все это было интересно! Забавно!.. Когда мне особенно нравилось какое-нибудь место или город, давал себе слово снова вернуться сюда, но одному, без наставника, и не потому, чтобы я не любил его общества – напротив, я чувствовал себя с ним хорошо и свободно – да только наши вкусы часто расходились. Его тянуло к мертвым наукам, к прошлому, пережитому, а мне хотелось жизни, всего изящного и красивого.

Дон Галиппе не поощрял моих вкусов и находил, что все новое, современное ведет к погибели. Каждый вечер мой уважаемый наставник воскрешал в своей памяти все, что он видел, и заставлял меня записывать мои впечатления о всем виденном. Но, когда он уходил к себе, и я оставался один, я садился за стол и писал совсем иное. Воображаю, как удивился бы и возмутился бы мой бедный дон Галиппе, если бы мог прочесть написанные мною строки: описание хорошенького розового личика встреченной блондинки или изящной фигурки сидевшей напротив меня за табльдотом красавицы, не спускавшей с меня взоров беспокойных, выразительных глаз. Или еще, воспоминания о новобрачной парочке в купе вагона, совершенно забывшей о нашем присутствии, и о моих мечтах о возможности быть на месте мужа… Ах, сколько ярких, чувственных наслаждений рисовались юному пылкому воображению, тогда как мой милый наставник мирно и звонко похрапывал в соседней комнате.

Пока я заканчивал свое путешествие по Италии, мадам де Тенси приехала в Париж и сама занялась устройством моего будущего жилища. Было решено, что я поселюсь в Париже и стану готовиться к экзаменам на дипломата, посещая ради практики министерство иностранных дел.

Мадам де Тенси обладала большим вкусом и очень любила комфорт; поэтому я был заранее гарантирован тем, что у меня будет и изящное, и удобное гнездышко.

И действительно оно превзошло все мои ожидания. Место было тоже очень удачно выбрано, так как из моих трех комнат раскрывался вид на очень живописную местность Парижа.

Однако, я провел первые дни своей самостоятельной и свободной жизни крайне меланхолично. Я с самого детства привык к тому, что при мне всегда находилось лицо, интересующееся мной и заботящееся обо мне. Теперь же я был совершенно одинок и вполне предоставлен самому себе. Правда, при мне был старый слуга, выбранный самой мадам де Тенси, но ведь это был только слуга: исполнительный и старательный человек, но вполне чуждый моим интересам и запросам, человек, с которым я не мог ни побеседовать, ни отвести душу…

Вскоре я убедился в том, что мне положительно, мучительно не хватает моего наставника. Я скучал по нему и ощущал его отсутствие, как должно быть, ощущают отсутствие раздражительной и надоедливой любовницы, с которой только что разошлись после долгих лет сожительства. С одной стороны, как будто и радуешься, что, наконец, избавился, а с другой – чувствуешь мучительную пустоту и грусть…

В этот период времени я, к своему великому удивлению, обрел в себе незаподозренные даже мной самим запасы сыновней нежности и к мадам де Теней, и к моему наставнику, и даже к моему опекуну. Я каждому из них написал по длинному письму и думаю, что они могли остаться довольны, потому что, помимо моей искренней привязанности к ним, они могли еще убедиться и в том, что я веду безукоризненный образ жизни: усердно занимаюсь, хожу в министерство, в свободные часы брожу по парижским музеям, а потом возвращаюсь к себе и снова сажусь заниматься.

Мадам де Тенси даже сочла своим долгом написать мне письмо, в котором дружески посоветовала не слишком утруждать свои мозги, а время от времени давать себе отдых и легкое развлечение. Она дала мне адреса нескольких знакомых домов и попросила меня бывать у ее друзей, уверяя, что я там не соскучусь, так как в каждом из них есть молодые люди моего возраста или барышни. Я поблагодарил ее за внимание и заботу обо мне, но решил воздержаться от этих посещений.

Жизнь страстно влекла меня к себе, а вместе с тем и пугала.

Я был далеко не глуп и потому прекрасно понимал, что еще совершенно не знаю жизни. Хотя я был уверен в своем воспитании и прекрасно знал, что ни при каких обстоятельствах не растеряюсь и в любом обществе всегда сумею держать себя уверенно и с достоинством, как подобает светскому молодому человеку, но… это не удовлетворяло меня. Я входил в жизнь со сладостно-жутким трепетом новобрачной; у меня было совершенно нетронутое детское сердце, при воображении пансионерки, жадно рвущейся к романтическому неизвестному и жаждущей приключений. И я это сознавал!

Приключение!.. Приключение, которое кинет меня в объятия женщины, но не одной из тех, которые отдаются за деньги, а искренне увлекающейся мной, страстно и поэтично любящей меня. И я представлял себе, как она оживит и преобразит своим присутствием мой одинокий хорошенький уголок. Я представлял себе ее неизвестный мне, но гармоничный голос, ее смех, несущийся по моим комнаткам, легкий шелест ее одежд, опьяняющий запах ее молодого, гибкого тела.

Но, я хотел, чтобы это «приключение» было неожиданно, смело и упоительно-безумно, чуждо банальности обычных представлений и обычной лжи адюльтеров, Я хотел, чтобы «она» была женщиной из общества, но не того общества, в котором вращаются мадам де Тенси, мой наставник и опекун, чтобы «она» не могла сказать при моем первом робком поцелуе: «О, мсье Филипп д'Алонд, так ли вас воспитывали?» Ну, одним словом, я мечтал об одном из тех приключений, которые мне представлялись во время моих научных поездок, но реализации которых вечно мешали бдительность и строгость моего наставника.