Сад вечерних туманов - Тан Тван Энг

– Какое отношение имеет цена на каучук к вашим рабочим? – спросила я.

– Джофф ее по радио каждый день проверяет. Если идет вверх, мы знаем: кто-то из наших рабочих уйдет на каучуковые плантации. Большинство из ушедших до Оккупации уже вернулись, но рабочих рук у нас всегда не хватает.

– Вы их опять наняли, после того как они вас бросили?

Магнус обернулся, посмотрел на меня, потом зашагал дальше.

– Когда пришли джапы, я сказал своим рабочим, что они могут уходить по своей воле. Их старые места работы останутся за ними, когда война кончится. Я им обещал сдержать свое слово, если останусь в живых.

Земля круто забирала вверх: икрам приходилось напрягаться. Завитки пара раскручивались с верхушек кустов. Оглянувшись на меня, Магнус умерил шаг, отчего мне пришлось еще сильнее тянуться, чтобы не отставать. Когда мы добрались до вершины подъема, я тяжело дышала. Он остановился и указал на горы.

Они пробивались из земли в трехстах милях[95]к северу, у границы с Таиландом, и тянулись до самого Джохора на юге, образуя хребет, деливший Малайю надвое. В нежном свете утра горы своей картинной мягкостью напоминали роспись по шелку.

– Я тут всегда вспоминаю о неделе, которую я провел в Китае, в провинции Фуцзянь, – сказал Магнус. – Я побывал на горе Ли Ву. Там храм был, ему тысяча лет – так монахи говорили. Они свой чай выращивали, монахи эти. И рассказали мне, что самое первое чайное дерево там посадил сам бог, можешь себе представить? Храм был знаменит вкусом своего чая, такого букета нигде в мире больше было не найти.

– И что за вкус?

– Чтобы сохранить девственность чая, собирать его позволяли только монахам, не достигшим половой зрелости. И за месяц до начала сбора листьев этим мальчишкам не разрешалось есть острый перец или квашеную капусту, никакого чеснока или лука. Они не смели коснуться даже капли соевого соуса, иначе могли бы своим дыханием отравить листья. Мальчишки собирали чай на восходе солнца, вот примерно в это время. Работали они в перчатках, чтобы их пот не навредил вкусу чая. Собранный и уложенный чай тут же посылался как дань императору.

– Мой отец считал, что вы с ума сошли, занявшись выращиванием чая.

– Не он один так считал. – Магнус засмеялся, сорвал листочек с куста, растер его меж пальцев у себя под носом.

Из долины доносились голоса и пение сборщиков чая. Большинство из них составляли женщины, укрывшие головы потрепанными соломенными шляпами. Большие плетеные корзины крепились ремнями у них на спине и удерживались лентами, накинутыми на лоб. Собирали они примерно по пятьдесят фунтов[96]листьев в день, отправляясь на фабрику, чтобы опорожнить наполненные корзины, и снова возвращаясь на склоны, путь этот они проделывали снова и снова, пока не заканчивался день. Глядя на них, я вдруг подумала, до чего же обманчивы рекламные изображения, которые я с самого детства привыкла видеть на стенах захудалых продовольственных лавок рядом с выцветшими плакатами, прославляющими какой-нибудь сорт пива или сигарет: реклама изображала сборщиц радующимися жизни, одетыми в чистые яркие цветные сари, их зубы восхищали белизной, а носы и уши сияли золотыми кольцами и сережками, золотые браслеты унизывали кисти рук.

Работницам, которых я разглядела внизу, в долине, платили плохо за этот один из самых механических, изматывающих видов труда.

После блужданий по плантации я поняла, что Магнус был вполне приличным работодателем: обеспечивал своих работников жильем, а их детей начальным школьным образованием. А еще я поняла, что доносящиеся со склонов смех и пение этих женщин по большей части были пропитаны горечью суровой их жизни. Каждый вечер сборщицы возвращались в свои лачуги с земляными полами, к своим восьми-девяти, а то и десяти детишкам, к своим опухшим от пьянства мужьям.

– Армейский сержант рассказал мне, как на следующий день после того, как застрелили Гарни, нагрянули силы безопасности и выселили всех живущих в Трасе, – поделился Магнус.

– Где это?

– Деревушка скваттеров поблизости от места, где убили Гарни.

– Должно быть, решили, что жители деревни помогали К-Там.

– Во всяком случае, солдаты не сожгли их дома дотла, – взгляд Магнуса, казалось, был устремлен на какой-то иной горизонт, очерчивающий другой, более давний мир. – Когда я служил в коммандос, то частенько проезжал мимо фермерских домов, спаленных rooinek[97]солдатами. Порой развалины еще дымились и дым стлался по всему вельду, погружая его на целые дни в жуткий сумрак. Повсюду валялись мертвые овцы, жирно обсиженные мухами: красношеие привязывали их к лошадям и рвали на части. Куда бы мы ни добирались верхом, воздух всегда, казалось, вибрировал от низкого непрестанного гуда. Это мухи жужжали. – Он расстроенно ударил себя в грудь. – Нас такая ярость обуревала, такая ненависть к англичанам… и это наполняло решимостью сражаться с ними до последней капли крови, – он обвел рукой чайные поля. – Первая партия саженцев прибыла с той самой плантации на Цейлоне, где я когда-то вкалывал военнопленным. История щедра на ироничные совпадения, ты не считаешь?

Облака проплывали мимо горных вершин: духи, бегущие от восходящего солнца. Мне представлялось, что я ощущаю какое-то волнение в самой глуби земли, чувствующей надвигающийся свет.

– Завтра домой поеду, – я пнула ногой камушек, и тот стремительно понесся за край уступа. – Вы довезете меня до Тапаха? А там я на поезд сяду.

Магнус взглянул на меня:

– Что делать будешь? Вернешься на прежнюю работу?

– Это после всего сказанного мною про правительство?

– Наверняка есть и другие садовники, у кого ты могла бы получить план своего сада.

– Только не в Малайе. Здесь нет никого под стать Аритомо. А в Японию ехать я не хочу, – сказала я. – Не могу. И, думаю, никогда не смогу.

Отказ садовника бревном лег у меня на пути, я представления не имела, что делать.

– Поговорите с ним от моего имени, Магнус. Попросите его передумать, – произнесла я. – У меня есть накопленные деньги. Я ему хорошо заплачу.

– Я знаю его десять лет, Юн Линь. Если он что решил, то уже никогда этого не меняет.

На гребне неподалеку от нас пара аистов, распустив крылья с серыми подпалинами по краям, сорвалась с верхушки деревьев и полетела над горой, устремляясь к долинам, скрытым от наших глаз. Было так тихо, что я, казалось, слышу каждый мах их крыльев, которые вздымали легкий туман, делая его похожим на взбудораженные волны прибоя…

Магнусу до завтрака надо было обследовать еще несколько участков, и я убедила его, что сама доберусь обратно до Дома Маджубы. Я шла по тропинке между чайными полями и краем джунглей, как вдруг застыла на ходу. Глаза шарили по стволам высоченных деревьев, но я не знала, что именно ищу. Перевела взгляд на тропинку, тронулась дальше. Десятка шагов не прошла, как заметила стоявшую в тени фигуру. Она двинулась ко мне. Я отступила на шаг, а она все приближалась. Ступила в пятно солнечного света – и я вздохнула с облегчением. То была девочка лет девяти-десяти, ее лицо и одежду покрывала грязь. Она была из местных, и она плакала.