Дорогая мамуля - Нора Робертс

– Полиция. – Ева повернулась в дверях и подняла жетон, чтобы все его видели. – Прошу всех вас вернуться в свои комнаты. – Она почесала переносицу. – У меня нет полевого набора.

– У меня в машине есть один, – сказал ей Рорк и уложил Зану на ковре в коридоре. – Мне показалось разумным распихать по одному в разные машины, поскольку подобные вещи случаются нередко.

– Тебе придется сходить за ним. Прости, мне очень жаль. Просто оставь ее, где лежит.

Ева вытащила рацию, чтобы доложить о происшедшем.

– Что происходит? Что случилось?

– Сэр, прошу вас, вернитесь, пожалуйста, в свою комнату. Это…

Она бы его не узнала. Да и как она могла его узнать? Он был всего лишь эпизодом в ее жизни, случившимся больше двадцати лет назад. Но она догадалась по тому, как он побледнел, увидев женщину без сознания на полу в коридоре, что это не кто иной, как Бобби Ломбард.

Ева прикрыла дверь номера четыре-пятнадцать, оставив лишь узенькую щелочку, и стала ждать.

– Зана! О господи, Зана!

– Это просто обморок. С ней все будет в порядке.

Он опустился на колени, взял руку Заны, стал поглаживать и похлопывать ее, как делают люди, когда чувствуют себя беспомощными.

Крепкий, отметила Ева, сложен, как игрок в американский футбол. Сильный и надежный. Волосы цвета соломы, аккуратная короткая стрижка. Все еще мокрые, и до нее донесся запах гостиничного мыла. Он не успел донизу застегнуть рубашку и не заправил полы в джинсы.

И опять перед мысленным взором Евы вспыхнуло воспоминание. Он тайком приносил ей еду, вспомнила она. Она это забыла, как забыла и его самого. Но это было: он иногда тайком проносил в ее комнату бутерброд или печенье, когда ее в наказание оставляли без ужина.

Он был радостью и гордостью своей матери, ему многое сходило с рук.

Они не были друзьями. Нет, друзьями они не были, но он не был с ней жесток.

Поэтому она присела рядом с ним и положила руку ему на плечо.

– Бобби!

– Что? Кто…

У него было грубоватое квадратное лицо, а глаза – светло-голубые, как джинсы, выцветшие от многочисленных стирок. Ева увидела, как смятение в его глазах сменилось узнаванием.

– О мой бог, ты же Ева, да? Вот мама обрадуется! Зана, очнись, детка. Мы вчера слишком много выпили. Может быть, она… Зана, милая?

– Бобби…

Двери лифта открылись, из них выбежал администратор.

– Что происходит? Кто…

– Тихо! – рявкнула Ева. – Ни слова. Бобби, посмотри на меня. Там в комнате твоя мать. Она мертва.

– Что? Нет, этого не может быть! Боже милостивый, да она просто неважно себя чувствует. Главным образом жалеет себя. Заперлась там и дуется с пятницы.

– Бобби, твоя мать мертва. Прошу тебя, забери свою жену и возвращайся в номер. Подождите там, пока я не приду поговорить с вами.

– Нет. – Его жена застонала, но теперь он, не отрываясь, смотрел на Еву, его дыхание стало прерывистым. – Нет. Нет. Я знаю, она тебя расстроила. Знаю, ты, наверно, не рада, что она приехала, я пытался ей объяснить. Но это же не причина говорить такие ужасные вещи!

– Бобби? – Прижав руку ко лбу, Зана попыталась сесть. – Я, должно быть… О боже, боже. Мама Тру! Бобби!

Она обвила его шею руками и разразилась рыданиями.

– Отведи ее в номер, Бобби. Ты ведь знаешь, чем я занимаюсь? Ну, тогда ты понимаешь, что я тут обо всем позабочусь. Мне очень жаль, но я прошу тебя, возвращайся в свою комнату и подожди меня.

– Что случилось? – Слезы навернулись ему на глаза. – Ей стало плохо? Я не понимаю. Я хочу увидеть маму.

Ева поднялась на ноги. Иногда другого способа просто не существовало.

– Переверни ее, – приказала она, кивнув на Зану. – Не надо ей видеть это во второй раз.

Когда он, перевернув Зану, прижал ее голову к своему плечу, Ева осторожно приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы он смог увидеть все, что нужно.

– Там кровь. Там кровь. – Он закашлялся и встал на ноги, держа в объятиях свою жену. – Ты это сделала? Это ты с ней это сделала?

– Нет. Я только что пришла, а теперь я собираюсь сделать свою работу и выяснить, что здесь произошло, и кто с ней это сделал. А ты возвращайся к себе и подожди меня.

– Нам не следовало сюда приезжать. Я ей говорил. – Бобби начал рыдать вместе с женой, пока они, привалившись друг к другу, брели по коридору к себе в номер.

Ева повернулась обратно.

– Похоже, зря она тебя не послушала.

Грузовой лифт возвестил о своем прибытии обычным скрежетом и лязгом. Она оглянулась и увидела двух полицейских в форме, прибывших по вызову. Один из них показался ей знакомым, и она кивнула в знак приветствия.

– Билки, верно?

– Так точно. Как дела?

– Для нее – хреново. – Ева указала подбородком в сторону открытой двери. – Мне нужно, чтобы вы были наготове. Сейчас мне принесут полевой набор. Я была тут по личному, и мой… – Ей до ужаса не хотелось говорить «мой муж», когда она была на работе. Но как еще можно это сказать? – Мой… ну, в общем, муж пошел за ним к машине. Мою напарницу сейчас разыскивают. Сын и невестка жертвы вниз по коридору в номере четыре-двадцать. Я хочу, чтобы они там и оставались. Можете начинать опрос соседей, когда… – Она замолчала: лифт опять остановился на четвертом. – А вот и мой полевой набор, – сказала она, увидев, что из лифта выходит Рорк. – Все, начинайте опрос. Жертва – Ломбард Труди из Техаса.

Ева взяла у Рорка полевой набор, открыла его и вынула баллончик изолирующего аэрозоля.

– Быстро ты обернулся. – Она обработала руки и обувь. – Я решила: лучше об этом сразу сказать, чтобы потом можно было сказать, что я говорила. Тебе не обязательно меня здесь ждать.

– И чтобы потом сказать, «я говорил», я говорю: я подожду. Тебе помощь не нужна? – Он взглянул на баллончик аэрозоля с изрядной долей отвращения.

– Лучше не надо. По крайней мере, не там. Если кто-нибудь выйдет из номера или приедет на лифте, напусти на себя строгий вид и вели им тут не задерживаться.

– Вот о чем я мечтал с детских лет.

Эти слова вызвали у Евы скупую улыбку. Она вошла в комнату.

Комната была стандартная, что означало безликая. Тусклые, выцветшие краски, несколько дешевых эстампов в еще более дешевых рамочках на желтых стенах. В кухоньке карликовых размеров помещались крохотная плита, мини-холодильник и раковина величиной с грецкий орех. Развлекательный центр устаревшей модели стоял напротив кровати со смятыми простынями. На редкость безобразное покрывало с рисунком из красных цветов и зеленых листьев было откинуто к краю кровати.