Алгебраист - Иэн Бэнкс

Безупречные в целом характеристики капитана за период обучения заметно портила лишь коррекционная фаза, потребовавшаяся для того, чтобы довести до должного уровня его эмпатический коэффициент. Этот изъян позднее объяснили результатом подавления всякой эмпатии после того невольного проступка и наказания. Тем не менее он дослужился до капитана, что невозможно без некоторой эмпатической тонкости, способности предвосхищать чувства твоего экипажа и экипажа противника.

Он смотрел на полурасплавленные останки захваченного конструкта — черного, с щербатой поверхностью, замаскированного под ядро кометы, диаметром приблизительно восемьсот метров, который потерял почти четверть своей структуры. Покореженный, он лежал в нескольких километрах от них, в эпицентре облака темноватых обломков, и излучал остатки тепла, выделившегося при его частичном разрушении.

Эта картинка освещалась включенным на малую мощность одним из внешних излучателей и была четкой и ясной, насколько это вообще возможно, поскольку никаких преград между ними не было — даже прозрачного материала корпуса, атмосферы или другой среды. Капитан смотрел прямо с мостика — открытого гнезда среди массивного, но изящного плетения балок на поверхности корабля. На судне, к счастью, не было представителей других видов — одни воэны, поэтому весь корабль был открыт вакууму. Во время недавних боевых действий они, конечно же, находились глубоко в чреве корабля, в командном отсеке, надежно защищенные слоями брони и корпусом, их органы восприятия были прикрыты экранами, но (когда обломки признали безопасными) капитан, третий помощник и двое любимчиков капитана из рядовых вышли наружу, чтобы лучше оценить положение их поверженного врага.

Капитан оглянулся, словно рассчитывая увидеть настоящее ядро кометы, проплывающее мимо. Он сориентировался и включил увеличение, после чего смог разобрать огни, обозначающие силовые установки двух других его кораблей, которым по завершении столкновения было приказано вернуться во внутреннюю систему, — две тусклые, немигающие голубоватые звездочки. Кроме этого, в зоне видимости был корабль под ними да обломки на расстоянии двух километров.

Нехорошо здесь умирать, подумал капитан, холодно и одиноко. Логически оправданное место для укрытия мерзкой машины, но явно неподходящее для любого живого (или кажущегося живым) существа, выросшего в другой атмосфере, — оно выберет для своих последних мгновений другой пейзаж.

Он вернул экран третьему помощнику и снова обратил свои главные глаза на остатки конструктора. Его задняя сигнальная выемка и комплекс вторых глаз по-прежнему были направлены на подчиненного; капитан передал приказание:

Что ж, половина нашей миссии завершена. Ложимся на обратный курс к базе, а когда завершится полная обработка содержимого памяти мерзкой машины, взорвите на ней заряд антивещества, чтобы не осталось ничего крупнее элементарных частиц.

Будет выполнено, господин капитан.

Можете идти.

Корабль ровно, но довольно резко ускорялся, производя отдаленный гул. У Фассина под правым локтем была маленькая подушечка, воспринимавшая мышечные движения и таким образом регулировавшая экран перед ним (а теперь уже казалось — над ним, поскольку кресло изменило угол наклона и его стал поддерживать противоперегрузочный костюм); он смог увидеть Пирринтипити, когда корабль развернулся, уходя от Наскерона, и направился в глубь системы — к солнцу и следующей планете, Сепекте, более или менее походившей на Землю.

На экране тропическая столица Глантина выглядела как приподнятое мерцающее пятно, отделанное там и здесь темно-зелеными островками и погруженное в бледно-зеленое море. Странно, но я уже ностальгирую по Пирри, подумал он. У него все равно не было ни малейшего шанса выйти за пределы городского порта, но он полагал, что маршрут будет обычным — переход с суборбитального корабля на трубопоезд, потом где-то в глубине огромного ствола под названием Эквабашня, нужно дождаться подъемника, добраться на нем до орбитального порта, а там уже пересесть на космический корабль. Направляться в космос прямо из Осеннего дома — это казалось ему неправильным и странным образом волновало душу.

Путь до Сепекте в зависимости от взаиморасположения планет обычно занимал от пяти до семи дней при стандартном ускорении в одно «же». Корабли были большими и удобными: вы могли гулять в свое удовольствие, заходить в рестораны, бары, экраны и спортивные залы. А на лайнерах покрупнее имелись даже бассейны. Минуты невесомости в середине пути были поводом для веселья и озорства (а нередко для поспешных и крайне неудовлетворительных совокуплений). Глантинцам не очень нравились путешествия при двойной перегрузке, но, прибыв на Сепекте, они все равно ее испытывали, так что полет был чем-то вроде тренировки.

Экран показывал Фассину, что перегрузка возрастает до трех, четырех, а потом пяти и более «же». Противоперегрузочный костюм Фассина подстроился под его дыхание, мягко помогая наполнять легкие воздухом без излишних усилий с его стороны.

— Я, пожалуй, вздремну, — сказала первый офицер Дикогра. — Или вы хотите поболтать?

— Вздремните, — сказал он. — Я сам думаю, не поспать ли немного.

— Отлично. Система все равно будет мониторить нашу жизнедеятельность. Ну, тогда до скорого.

— Приятных сновидений.

Фассин видел, как с экрана исчез Глантин. А за ним поначалу открылась не космическая ночь и не пенистые всплески звездных туманностей, а широкий, освещенный солнцем лик Наскерона, безумный вихрящийся танец газов цвета некой сказочной пустыни, однако состоящий из движения гигантских лент, словно противоположно направленные потоки жидкости кружились по поверхности планеты диаметром сто пятьдесят тысяч километров, гиганта, на который можно сбросить тысячу Глантинов, или Сепекте, или Земель, а ему хоть бы хны. То была не такая уж малая автономная система в системе Юлюбиса, огромный мир, который, с человеческой точки зрения, был настолько далек от понятия «дом», насколько можно представить, но тем не менее именно там Фассин уже провел большую часть своей необычной, аритмичной жизни, а потому, невзирая на свою непомерную величину, безумные магнитные и радиационные перепады, экстремальные температуры, убийственное давление, непригодную для дыхания атмосферу и опасных, непредсказуемо эксцентричных жителей, для Фассина и его коллег-наблюдателей Наскерон был чем-то вроде дома.

Фассин смотрел, пока и Наскерон не стал уменьшаться; Глантин превратился в точку, плавающую над огромным бледно-желтым в полоску ликом, потом вокруг появились более яркие звезды, а потом Фассин выключил экран и заснул.

Он проснулся. Прошло четыре часа. Нагрузки не изменились, гул корабля по-прежнему доносился откуда-то издалека. Больше спать Фассину не хотелось, и потому он, перейдя в медленное время, задумался.

Все в системе Юлюбиса знали, куда их отбросило уничтожение портала: когда эта весть доходила до вас, вы тут же понимали, что по меньшей мере две с половиной сотни лет вам придется провести у Юлюбиса. Для большей части жителей, даже подавляющего большинства (девяносто девять процентов из них были люди), которому никогда не представится шанс выйти за пределы системы, это имело очень серьезное значение. Это означало, что остаток жизни им суждено провести здесь. О мечтах и надеждах побывать в других частях галактики нужно было забыть.