Солнечные искры. Мой идеальный смерч. Часть вторая - Анна Джейн

– У каждого человека есть фея, – тоном народной сказительницы продолжала отвлекать я своего друга. – У мальчиков – клубничная, у девочек – грушевая.

– Грушевая? Почему грушевая? – заинтересовался Смерч. – Почему не яблочная или апельсиновая? Их больше, чем груши, уважают.

– Потому что, – не пожелала дать ответ я – эта «груша» сама собой изо рта вылетела, – не перебивай меня, Смерчинский. Чего ты такой невоспитанный? В общем, у каждого есть грушевая или клубничная фея. Они приходят к человеку только тогда, когда ему плохо, утешают его, когда он плачет, обнимают его, когда ему больно. И тогда из их крыльев – а у них огромные прозрачные крылья цвета радуги – появляется серебристый свет. Этот свет волшебный, приносящий хорошее настроение и дарящий улыбку. Человек его вдыхает, и ему становится намного лучше.

– Как свет можно вдохнуть? – с любопытством спросил парень, внимая моим словам, как ребенок сказке о Дедушке Морозе.

– Слушай, ты, – нахмурилась я делано, – хватит меня перебивать! В общем, представь этот свет, что исходит из моих клубничных крыльев, глубоко вдохни – и тебе станет лучше. Представь, что ты дышишь серебряным светом.

Денис, не став спорить и говорить, что это детская ерунда, сделал все, что я от него потребовала, и произнес задумчиво:

– Действительно лучше. Может быть, у феи кокаиновые крылья?

– Нафталиновые. Ты озабоченный, Смерчинский. У тебя на уме только удовольствия и запретные плоды.

– Ты знаешь, что к кокаину можно быстро привыкнуть, хотя многие не считают его за слишком тяжелый наркотик? – полюбопытствовал он.

– Я не интересуюсь такими вещичками, – высокопарно отвечала я. – У меня нет вредных привычек. И вообще: я ему про чудо волшебства, он мне про наркотики.

– Прости.

Мы снова на мгновение заткнулись: он, я и город под окнами. Стало тихо-тихо, как перед бурей.

– Маша?

– Что?

– Закрой глаза, – прошептал Дэн мне на ухо неожиданно, и я подчинилась его словам, с одной стороны, почувствовав неладное, а с другой – предвкушая что-то очень приятное.

– Не ругай меня за это, – услышала я голос Смерча около собственной щеки – я поняла, что его лицо находится так близко, потому что чувствовала кожей его дыхание. Он еще чуть крепче обнял меня, а я повторила это вслед за ним.

Просто легкое прикосновение губ к губам – это все, что произошло этой ночью. Не могу сказать, сколько это происходило. Десять, или двадцать, или тридцать секунд – я не знала точного времени, потерявшись в неожиданном головокружении, а потом мы почти одновременно отстранились друг от друга, с обоюдной неохотой разжав крепкие и не совсем уже дружеские объятия. Оба задумались.

Всего лишь дурацкое мультяшное прикосновение губ, а как же много оно стало значить, просто не верится самой! А сколько нежности оно привнесло в мою очень-очень, без сомнения, ранимую душу!

– Смерчинский, ты решил таким образом отобрать все оставшееся у меня тепло? – поинтересовалась я ворчливо, не показывая вида, что ошеломлена.

– Да, – коротко ответил он, улыбнулся мне и направился в спальню. Я тут же зашагала следом за ним, предварительно закрыв окно, за которым началась мало-помалу буря: гроза, ветрище, косой дождь, все нарастающий гром.

– Я не привередлива и гнать тебя на диван, как в фильмах, не буду, – отозвалась я, глядя, как он садится на диван. – Ты даже можешь раздеться.

– Спасибо. Ты добра ко мне. Ты тоже можешь раздеться, – без задней мысли произнес парень, однако заметив, как я нахмурилась, просто улыбнулся мне.

Однако мы, не раздеваясь, улеглись на мягкую широченную кровать. Он справа, я слева. И одновременно зевнули. О поцелуе, если его, конечно, можно было так назвать, не вспоминали, как будто бы это было что-то само собой разумеющееся.

И еще очень нежное… И такое теплое… что на душе становилось лучше. А ведь мне, как и Смерчу, тоже нужно это тепло – я это осознала впервые. Только что.

– Весело сегодня было, – задумчиво произнес он, уставившись в потолок.

– Весело… – эхом отозвалась я, пододвигаясь чуть ближе к источнику живого тепла. – А ты не будешь ко мне ночью приставать?

– Нет, – не стал он шутить на эту тему. Я разочарованно вздохнула.

– Тогда все, спи, зануда Смерчинский, – сказала я, не мигая глядя в окно. Где-то далеко на востоке небо постепенно становилось светло-фиолетовым и даже чуть-чуть розоватым. Гроза только задела нас своим «рукавом» и бушевала где-то сзади.

– Спокойной ночи, Чип. Знаешь что?

– Что?

– Без тебя было бы не скучно, без тебя было бы плохо сегодня, – медленно шепотом произнес он и накрыл меня почти невесомым мягким одеялом до самого подбородка, на миг коснувшись своей щекой моей.

Тепло…

«Тепло! Тепло! Жару хотим!» – заявила наглая фиолетовая мысль, снующая в голове с плакатом, и быстро куда-то свалила, опасаясь репрессий.

Я растаяла, улыбнулась в подушку и, подозреваю, эта улыбка не могла покинуть мое лицо до самого утра, удерживаемая совместными силами всех моих разноцветных мыслей-головастиков.

Орел сладко спал в уютном, тепленьком, недавно свитом гнездышке, под боком смерча, воплотившегося в знакомого уже сокола, сильного и быстрокрылого.

Смерч забыл о существовании такой элементарной и очень нужной в быту вещи, как будильник…

Казалось, я только закрыла глаза, последний раз взглянув в окно, наполненное уже не только бархатными синими тонами, но и нежной розовой вязью из первых далеких лучей дневного светила, как мне вновь пришлось открыть их.

Гостиничный уютный номер был ярко освещен солнцем, которому полупрозрачные занавески явно не были преградой. Тишина торжествовала не только в этих четырех стенах, но и, казалось, во всем здании, словно оно стало вдруг ее резиденцией. Безмолвие и солнце были теми, кто разбудил меня: я привыкла, что утром вокруг всегда лишь темнота (не зря я заставила купить в свою комнату темные непрозрачные рольшторы!) и шум, с большим успехом производимый родственниками, собирались ли они на работу или оставались дома.

Я распахнула глаза, потерла их ладонью, пытаясь согнать откуда-то взявшееся напряжение в них: как будто бы целую ночь пялилась в компьютер. Резко откинула от себя невесомое, но хорошо греющее одеяло, села, упершись руками в кровать позади себя, слегка осоловелым взглядом оглянулась по сторонам, сразу же вспомнив, где нахожусь, сладко потянулась, широко, как бегемот, открыла рот, чтобы не менее сладко зевнуть, как подавилась воздухом – место рядом со мной пустовало. Смерчинский куда-то исчез, оставив после себя… да ничего не оставив!

– В своем репертуаре, гад, – пробормотала я, на всякий случай пощупав место на постели, где он спал сегодняшней ночью. Нет, ничего, даже записки нет. Знаете, как в фильмах пишут своим дамам мужчины: «Спасибо за ночь, дорогая. Нам было хорошо вместе. Целую, я».