Судьба с чужого плеча - Анна Иванова

Она захлопывает дверь. Краем глаза я вижу, как Игорь успевает просунуть в щель руку. Его зубы впиваются мне в нижнюю губу, из груди доносится тихий стон. Боль сквозь опухоль в губе пронзает передние зубы. Свекровь стучит в соседнюю дверь и, вталкивая опешившую хозяйку в глубь прихожей, заявляет:

— Я досмотрю у тебя сериал. В моей квартире отключилось электричество.

— Твою свекровь! — вытаскивает прижатую руку Игорь, когда за соседкой закрывается дверь.

— Так тебе и надо, — облизываю ноющие то ли от поцелуя, то ли от зубов Игоря губы.

— Зато замок не захлопнулся, — открывает он дверь в квартиру. — Пошли.

— Нет! — упираюсь в дверной косяк. — Вдруг она вернется?

— Не вернется. Сериал начинается сразу после выпуска новостей. У нас есть минимум полчаса.

— Для чего?

— Для поиска улик.

Поднимаю глаза к потолку, но захожу в квартиру. Какой смысл отступать? Пусть лучше Игорь раз и навсегда убедится, что моя свекровь не убивала Катю, и больше не пристает ко мне со своей дурацкой теорией.

В квартире свекрови я была всего пару раз. Заходила в прихожую, когда приводила Катю в гости к бабушке. Мне знакомы красные с золотом обои и декоративный электрический камин советского образца, который свекровь использует вместо тумбочки. Следующая комната, одновременно гостиная и спальня, кажется чужеродной этой квартире. Обстановка здесь напоминает скорее салон светской дамы восемнадцатого века, чем комнатку семидесятилетней старушки. Но, стоит присмотреться, все вещи оказываются лишь дешевой стилизацией под старину, как и камин из советских времен.

На каждой плоской и твердой поверхности, включая журнальный столик и даже подлокотники дивана, стоят рамки с фотографиями. Это не привычная галерея бабушки с детьми и внуками или давно умершим мужем. На всех фотографиях только одно лицо — молодой Ольги Семеновны. Вот она в юности. Вот уже повзрослевшая, но все еще не утратившая юношеской миловидности. Вот и единственная групповая фотография, где она окружена десятками малышей. Наверное, ее первый выпуск. На этом снимке ее нос уже заострился, как и взгляд — посуровел. Несмотря на правильные черты лица, внешность молодой матери Олега кажется непривлекательной, даже отталкивающей. Наверно, наружу пробивается отвратительный характер. А может, это только мое, предвзятое, мнение? В любом случае Ольга Семеновна считает себя красавицей, раз каждый день продолжает любоваться безвозвратно утерянной молодостью.

— Только погляди! — сует мне в лицо целлофановый пакет Игорь. — Это же Катькин цвет волос!

— Да, это ее волосы, — нехотя беру в руки пакет с локонами.

— Она убила внучку и вырвала у нее клок волос. Чертова фетишистка! Вот и первая улика.

— Это волосы новорожденной. Их сохраняют как оберег. По ним снимают сглаз или что-то вроде того. Обычное суеверие. Знаешь, что странно?

— Ну?!

— В квартире нет ни одной семейной фотографии. Допустим, Ольга Семеновна не хочет видеть себя постаревшей, поэтому прячет снимки с сыном и внучкой, но где в таком случае свадебные фото?

— Откуда им взяться? — пожимает плечами Игорь. — Свадьбы-то не было.

— Разве папа Олега не умер во время медового месяца?

— И да и нет.

— Как это?

— Моя мама рассказывала, что перед свадьбой жених Ольги Семеновны заболел, поэтому свадьбу отменили. Они вроде как просто расписались и уехали на воды. Там ее мужу якобы стало еще хуже. Короче, домой она вернулась в черном и с животом.

— Бедная…

— Еще бы, в те времена это называли «принести в подоле».

— Неправда, она же вдова!

— При живом муже.

— Не понимаю.

— Точнее, вообще без мужа. Когда нам было лет по десять, покойный папа Олега вернулся в город за дедушкиным наследством, живой и невредимый.

— Ничего себе! Выходит, он не умер на водах?

— Выходит, его там и не было. Развел невесту перед свадьбой, заделал ребеночка и свалил. По тем временам — неслыханный позор. Представляю, как Олег расстроился, когда встретил мертвого папашку.

— Скорее обрадовался. Какой-никакой, а отец.

— Сомневаюсь. Дело даже не в отце. Олег так превозносил мать, разве что не молился на нее. Вряд ли он обрадовался, когда узнал про грехопадение. Ладно, — Игорь забирает у меня пакет с волосами, — пойду искать дальше. Ты, между прочим, тоже могла бы помочь.

— Чем? Порыться в грязном белье Ольги Семеновны?

— Корзина там, — показывает он пальцем на дверь.

Я качаю головой и нехотя иду в ванную. Теперь понятно, почему Ольга Семеновна не одобрила выбор Олега. После перенесенного позора стерильная репутация важнее счастья сына. Что может быть хуже, чем невестка из детдома? Развод. Страшно представить, с какими противоречиями Ольга Семеновна жила последние два года, одновременно мечтая избавиться от меня и боясь скандала из-за развода. Теперь ей в каком-то смысле должно полегчать. После смерти Кати для окружающих я больше не член семьи Пауковых, а авантюристка, которая втерлась в доверие и убила ребенка.

Ванная комната с первого взгляда производит впечатление не старинной, а старой. Если бы не ряды кремов на полке над умывальником, она соответствовала бы возрасту свекрови. Я поднимаю плетеную крышку пластмассовой корзины, пальцы прилипают к подъеденной временем поверхности. В нос ударяет кисловатый запах нестираного белья. Меньше всего мне хочется прикасаться к одежде свекрови. Хитрец Игорь спихнул на меня самую грязную работу. Заматываю руку в подол Ириного платья и бесцельно ворошу корзину. Сверху лежит серая вязаная кофта, под ней — юбка того же цвета, но на тон темнее. Меня начинает подташнивать, когда я добираюсь до слоя с нижним бельем. Первой замечаю сорочку, а из-под нее высовывается лямка бюстгальтера. Наверно, это одежда, которую она надевала в день смерти Кати. Будь у меня возможность, я бы тоже скинула с себя платье, в котором провела последние дни, но не оставила бы его в корзине, а сожгла.

В глаза бросаются бурые пятна на бледно-розовой, выцветшей от частых стирок сорочке. Отдергиваю руку и всем телом отстраняюсь от корзины с бельем. Непонятно, откуда у меня появляется такая уверенность, но я не сомневаюсь — это пятна Катиной крови. Перебарываю отвращение и, подцепив мизинцем лямку, вытаскиваю сорочку из корзины. Кровь подчеркивает текстуру шелка и узор кружева, окантовывающего лиф. Если бы пятна остались на подоле, этому можно было бы найти логическое объяснение. Например, свекровь могла встать на колени рядом с телом Кати и запачкаться. Но как кровь добралась до лифа сорочки? Я кладу находку на пол и вытаскиваю из корзины вязаную кофту. Она совершенно чистая. Получается, Ольга Семеновна сняла ее и прижала мертвую Катю к груди?

— Ничего себе! — раздается голос Игоря у меня за спиной. — Сколько кровищи! После этого ты будешь говорить, что бабка не при делах?