1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 - Августин Ангелов

нэпманы, кстати, тоже нужны. Пусть они нашу легкую промышленность поднимают. Всякие там товары для народа пускай делают. Тогда недовольство трудящихся дефицитом сойдет на нет, да и государству будет проще сосредоточиться на тяжелой промышленности. Тут и льготное налогообложение надо бы продумать, и грамотную агитацию наладить. А то пока крестьяне не понимают самой сути всей этой твоей коллективизации. А если наш крестьянин чего-то не понимает, то он этого боится!

— Это кулакам надо бояться. А честным середнякам и беднякам ничего не грозит, кроме улучшений, — высказался генсек, разливая очередную бутыль красного грузинского вина по стаканам.

Рыков хохотнул:

— А ты знаешь, Коба, что боятся у нас в деревнях, например, того, что всех женщин в колхозе общими сделают? За жен своих и дочек народ крестьянский опасается!

— Значит, они просто дураки! Кому нужны их бабы? Нам хлеб нужен! — сказал Сталин.

— Так нормальная разъяснительная работа с населением на селе не проводится, вот крестьяне сами себе и выдумывают небылицы, а потом сами в них верят, — вставил Томский.

А Рыков продолжал:

— Или вот, многие крестьяне уверены, что вся эта коллективизация задумана советской властью именно ради конфискации зерна, а потому и настроены сопротивляться. Уж я-то их настроения знаю. Боятся наши сельские жители, что весь их небольшой заработок власти отнимут. Потому помягче надо с крестьянами, Коба, по-человечески все объяснять им требуется, а то добра не будет!

— Будет добро, или нет, это ты лучше у товарища Куйбышева спроси, Леша. Он все наперед знает, планы пятилетние разрабатывает. А я человек практический. Точно знаю только, что уже произошло, а когда загадываю наперед, стараясь достигнуть задуманного, то получается не всегда. Потому что один человек предполагает, какую бы должность он ни занимал, а располагает народ. И как наш народ решит, так и будет. А добро то, или не совсем добро, — время покажет! — сказал Сталин Рыкову, отойдя от стола к комоду, взяв с него свою трубку и закурив.

А все остальные гости в это время внимательно следили за разговором первых лиц Советского Союза, продолжая молча есть из своих тарелок нехитрое сталинское угощение в виде картошки с жареной рыбой, квашенной капусты, да соленых огурцов. А Сталин неожиданно взглянул прямо на меня и перевел разговор на другую тему:

— Раз все собрались, хочу порекомендовать кандидатом в Политбюро товарища Менжинского. За него уже поручились Молотов и Ворошилов. И я тоже присоединяюсь к ним, потому что нам сейчас необходимо опереться на того, кто сумеет навести порядок крепкой рукой. А именно таким человеком за последнее время себя проявил товарищ Менжинский, раскрыв заговор вредителя Генриха Ягоды внутри ОГПУ и организовав высылку наших главных оппозиционеров в Горки. Кто за это предложение?

И он сам первым поднял руку. Следом за генсеком в поддержку моей кандидатуры тут же проголосовали Молотов с Ворошиловым. Но остальные не спешили. Томский и Рыков молча уставились на меня, словно увидели впервые, а Бухарин проговорил:

— Насколько мне помнится, даже наш Железный Феликс не удостаивался подобной чести…

Но, тут Николая Ивановича неожиданно перебил Куйбышев:

— А что, я всегда за укрепление порядка. Без твердой дисциплины все наши планы полетят к чертям!

И он поднял руку. Таким образом получилось, что большинство присутствующих мою кандидатуру одобрили.

Глава 16

У Сталина я засиделся до глубокой ночи. Засобирался лишь тогда, когда Куйбышев уже опьянел настолько, что начал декламировать стихи и петь песни, а захмелевший Ворошилов стал подпевать ему. Тут остальные гости, которые оказались не так сильно пьяны, начали расходиться. Первым ушел Рыков, за ним последовал Томский. Потом откланялся Бухарин, а я уходил уже после него. К этому времени запевалой сделался Ворошилов, горланя во всю глотку:

'Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрем

В борьбе за это!'

На прощанье, провожая меня у двери, Сталин неожиданно улыбнулся, сказал тихо, так, чтобы остальные не слышали:

— Я намеревался отправиться в Сибирь сам. Но сейчас уверен, что вы справитесь гораздо лучше меня, товарищ Менжинский. Перед вашей поездкой мы еще раз все обсудим насчет коллективизации. Если не подведете, то я обеспечу вам место в Политбюро.

И тут я вспомнил, что читал в прошлой жизни какую-то заметку о поездке Сталина в Сибирь в январе 1928 года. И, вроде бы, это именно во время этой самой поездки сибирские крестьяне вежливо послали Сталина куда подальше, предложив генсеку станцевать лезгинку вместо того, чтобы отдавать ему свой хлеб. В заметке делался вывод, что именно та обида, якобы, послужила для Сталина отправной точкой решения о жесткой коллективизации. Теперь же получалось, что посылать подальше те самые крестьяне будут меня, а сам генсек никуда не поедет. Да и в той истории из прошлой жизни Сталин поехал лично исправлять положение с хлебом в Сибири, скорее, вынужденно, по той причине, что не было у него тогда под рукой никого, кому можно было бы доверить подобное ответственное задание. Ведь верный Каганович уже исполнял поручение генсека о подготовке коллективизации на Украине, а в Политбюро жесткой линии в этом отношении, с которой бы согласились все члены правящей верхушки, еще не было выработано.

Потому Сталин и радовался, найдя в моем лице еще одного порученца, на которого можно будет переложить ответственность за предстоящую коллективизацию. Для себя Иосиф Виссарионович, похоже, уже все решил по этому поводу. И лезгинка тут ни при чем. Не в обиде на крестьян все дело, а в том, что генсек четко обозначил для себя цели и шел к ним напролом. Он уже и про индустриальные пятилетки принял решение, и про плановое хозяйство все продумал, раз усилил Куйбышева, который все эти планы и подготавливал, недавно добившись его приема в члены Политбюро. Теперь же Сталин хотел привлечь в круг своих ближайших сподвижников и меня, надеясь сильно укрепить свою власть прямо сейчас с помощью ОГПУ.

Во время этих домашних посиделок у Сталина я старался пить не слишком много, к тому же, обильно закусывал. Так что пьяным себя не чувствовал. Тем более, что теперь, перегнав энергию внутри своего тела, научился снимать и похмельный синдром. Целительский талант во мне развивался с каждым днем. Потому голова соображала вполне ясно. Я снова неторопливо шел домой пешком по убранным от снега кремлевским улочкам, освещенным электрическими фонарями, обдумывая услышанное и рассуждая о своей теперешней жизни попаданца.

Вроде бы, все для меня