Кто управляет Россией? - Татьяна Миронова

Вот грянула на Русь новая беда — иго жидовское, а это значит, что пришло время снова доказывать, что русский крепок на трех сваях — авось, небось и как-нибудь, и пусть враги думают вокруг, что-де этот легкомысленный, ленивый, привыкший все терпеть и все сносить народишко склонит выю под очередной грабеж и разор. Благо наша творческая интеллигенция их в этих иллюзиях не разубеждает. Это даже и хорошо, что наши писатели, политологи, социологи, журналисты видят русских жалкими Акакиями Акакиевичами, созерцательными Алешами Карамазовыми, вот Гитлер и Розенберг тоже изучали Россию по произведениям русских писателей, и, разумеется, не узрели там ни силушки богатырской, ни волюшки молодецкой, ни стойкости, ни подвига, а времена Ильи Муромца да Тараса Бульбы почли за давно минувшие. Вот сочли Гитлер с Розенбергом этот наш критический реализм за настоящую правду, да и поговорку про авось, наверное, внимательно изучили, как пример русской слабости, и положили свои выводы в основу плана «дранг нах остен». Каково же было их изумление, когда встретили немцев в России не Смердяковы и Свидригайловы, и не Платоны Каратаевы, а настоящие русские воины, разглядеть которых русская литература до сих пор не удосужилась. И хорошо! Неожиданность, как известно, обезоруживает врага. А русские воины на Руси не перевелись. И русские авось, небось и как-нибудь в их подлинном смысле до сих пор живы в нас.

Авось выстоим — вопреки невзгодам и предательству, продажной бессовестности властей.

Небось не замаешь — наперекор наглому оккупанту и грабителю.

Как-нибудь эту напасть переможем — любой ценой силу вражию своей поистине богатырской мощью одолеем.

В 1865 году умер наследник Престола Николай Александрович, старший сын Императора Александра II, и это большое русское горе неожиданно вызвало злую радость не только вне России, но и в самой России. Потрясенный Федор Иванович Тютчев отозвался на злобное ликование странно звучавшим стихотворением:

О, эти толки роковые, Преступный лепет и шальной Всех выродков земли родной, Да не услышит их Россия, —

И отповедью — да не грянет Тот страшный клич, что в старину: «Везде измена — Царь в плену!» И Русь спасать Его не встанет.

Пророческий смысл тютчевских строк обнажился только полвека спустя, в 1917 году. Плененный своими же генералами, понятно, что изменниками, но от этого не легче, в поезде под Псковом, Русский Император Николай II, покинутый Церковью, преданный народом, пишет в своем дневнике горько и точно: «Кругом измена и трусость и обман». Генералы Рузский, Алексеев, Эверт, Брусилов и думские масоны требовали тогда у Царя отречения от Престола в пользу Наследника.

Исчисление событий, непосредственно связанных с отречением Государя, надо вести с 14 февраля 1917 года, когда недовольные скудостью жизни военного времени толпы вышли на улицы Петрограда с лозунгами «Долой войну!», «Да здравствует республика!». 17 февраля стачечная зараза охватила крупнейший Путиловский завод и чумовой волной покатилась по всему городу. Рабочие громили хлебные лавки, избивали городовых. 23 февраля бастовало уже 128 тысяч человек. 26 февраля восстала распропагандированная революционерами 4-я рота запасного батальона Павловского гвардейского полка, которая открыла огонь по полиции, пытавшейся пресечь беспорядки. Начался переход Петроградского гарнизона на сторону толпы… К этому времени уже весь Петроград захлестнули демонстрации рабочих, требовавших хлеба, преступным умыслом не подвозимого в город, намеренно не продаваемого в лавках. Начался народный бунт, спровоцированный масонским заговором. Масонам мало было Государственной думы, они рвались к всевластию в России. Им мешал монархический строй, преградой на их пути стоял Государь.

Государя Николая Александровича и до того нельзя было упрекнуть в нерешительности, а в те мятежные дни жесткость его приказов на подавление предательского бунта в столице была поистине диктаторской. Вечером 25 февраля генерал Хабалов получает приказ Государя о немедленном прекращении всех беспорядков в столице — там громили магазины, грабили лавки, избивали и убивали городовых. В помощь Хабалову Государь посылает из Ставки корпус генерала Иванова. Считая и это недостаточным, едет поездом к командующему Северным фронтом генералу Рузскому, чтобы направить в Петроград подтянутые с фронта войска. Не медля Царь подписывает Указ о приостановке на месяц работы Государственной думы и Государственного совета. Деятельность думских говорунов объявляется незаконной. По замыслу Государя власть сосредотачивается в его руках и в руках его правительства с опорой на верную Царю армию.

Но события развиваются вопреки воле Государя. Его приказы не выполняются. Генерал Иванов не доводит свой корпус до Петербурга. Солдаты петербургских полков от-называются подчиняться генералу Хабалову. Дума противится указу Государя, организует Временный комитет, а затем на его основе Временное правительство… Будь у Государя в тот момент хотя бы триста солдат, преданных ему, присяге и закону, способных исполнить железную волю Царя, Россию можно было удержать на краю разверзшейся пропасти: думский Временный комитет разогнать, Советы «рачьих и собачьих депутатов», как их тогда называли умные люди, расстрелять. Но в Пскове Государь встретил от командующего Северным фронтом генерала Рузского не верности себе, присяге и крестоцелованию, а… требование отречения. Генерал-адъютант (одно из высших воинских званий в царской России) Рузский, исполняя порученную ему Временным комитетом роль, предложил Государю Николаю Второму «сдаться на милость победителя». Генерал царской свиты Дубенский вспоминал потом: «С цинизмом и грубой определенностью сказанная Рузским фраза «надо сдаваться на милость победителю» с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот».

Стремительная измена не только Рузского, который два месяца спустя похвалялся в газетных интервью о своих «заслугах перед революцией», но и всего поголовно командования армии. Вот свидетельство самого Рузского: «Часов в 10 утра я явился к Царю с докладом о моих переговорах. Опасаясь, что он отнесется с моим словам с недоверием, я пригласил с собой начальника моего штаба генерала Данилова и начальника снабжений генерала Саввича, которые должны были поддержать меня в моем настойчивом совете Царю ради блага России и победы над врагом отречься от Престола. К этому времени у меня уже были ответы Великого князя Николая Николаевича, генералов Алексеева, Брусилова и Эверта, которые все единодушно тоже признавали необходимость отречения».

«Кругом измена и трусость и обман», — записал Государь в своем дневнике.

Одни сознательно изменяли — Алексеев, Рузский, Брусилов, Корнилов, Данилов, Иванов…; другие трусливо покорялись изменникам, хоть и проливали слезы сочувствия Императору, — его свитские офицеры Граббе, Нарышкин, Апраксин, Мордвинов..; третьи, вырывая у Императора отречение, лгали ему, что это делается в пользу Наследника, на самом деле стремясь к свержению монархии в России. Зловещие фигуры Временного комитета Государственной думы Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский, Шульгин — разномастная и разноголосая, но единая в злобе на Русское Самодержавие свора подлецов и предателей России…