Двор чудес - Кира Сапгир

«Хрустальным» Сухокистник величает собственный член, по его утверждению, самый совершенный на свете. Член и правда хорош…

– Горе, о горе тебе! – подхватывает хор. – Своего же члена, прелестного и гармоничного, ты недостоин!

– Как мог ты «хрустальный» прекраснейший, девами всеми излюбленный, всунуть в валгаллу немытую? – ведет сольную партию пьяный Паук.

– О, святотатство! – убивается хор.

– Го’е мне! Мой «х’устальный» взят был в нечистую блядскую пасть!

– Ужас! Ужас!! О ужас!!! – завывают плакальщики.

– Шептал ли безумства? – мерзким голосом вопрошает Плигга.

Самолет уносит меня – возносит под твердь небесную. Я выброшена в безвоздушное пространство, в равнодушный космос вместе с прочими безумцами – горстью цветного конфетти, россыпью разноцветных бисеринок, брызнувших с порванной нитки…

В заныре у Плигги на общей кухне (соседям-алкашам все по фигу) на кухонном столе, накрытом белоснежным вафельным полотенцем, девственно сверкают шприцы в металлической ванночке для стерилизации. Посреди стола – царь-пузырек «чистяка» от продажного дантиста. Сам же Сухокистник сияет как именинник. Ради торжества не поленился, смотался в «Детский мир» и купил там набор «Доктор Айболит». Теперь на нем красуется белая докторская шапочка, а на рукаве повязка с красным крестом.

– Почему шприцы? Ведь это нюхают! – удивляюсь я.

– Наивная ты, – снисходительно поясняет Плигга. – То, что мы сейчас совершим, строжайше, слышишь? – строжайше запрещено всеми медицинскими учебниками – мы пустим «это» по вене!

Сухокистник тем временем вовсю хлопочет. Твердой рукой живописца растворяет «снежок» в дистиллированной воде. Неофиты бодрятся, хотя нам все же отчасти боязно.

По скольку вводить? Вот вопрос.

Для начала решено ввести по полкуба.

…Что за черт? Где торч?

Вводим столько же.

– Что я здесь делаю? – тоскует Сухокистник. – Слушайте, мне срочно надо в мастерскую! У меня заказ горит! Мне же надо срочно закончить портрет Шаумяна!

Я тоже томлюсь: «Зачем я здесь?! Надо срочно уходить отсюда, бежать куда глаза глядят!»

Нам всем плохо.

– Постойте! Я все поняла, – вдруг объявляет Плигга. – Нам ломают кайф коммунальные домовые! Едем к тебе! – обращается она ко мне. – У тебя нам будет хорошо.

И вот уже позднее такси везет нас по уснувшему городу в мой уснувший дом на ул. Щепкина. Мы молчим всю дорогу.

Вот и мой дом. Входим в молчащую квартиру на первом этаже, во флигеле, окруженном полумертвыми акациями.

Располагаемся в моей узкой спальне, похожей на пенал, увешанной картинами. На серванте – статуэтка даосского монаха из священного тутового дерева. В кулаке монаха – ароматическая курительная палочка. Статуэтку подарил мне мой муж, вернувшись из Таиланда. Он – пишет пьесы для театра кукол. Сейчас он в Киеве, на премьере своей пьесы.

…Кошка скользнула в дверь. Глядит, как сфинкс, на ночных гостей. Все молчат.

– Вот что, – прерывает молчание Плигга, – думайте об этом, что хотите, – иду на два куба!

– Сбрендила, да?!

– Так надо. Я знаю.

– Ну, как знаешь.

Ей вводят требуемую дозу – не без опаски. Она молча встает и медленно выходит прочь.

Переглядываемся. Ждем. Открывается дверь. В дверях Плигга. Она в чем мать родила. Ладно, жива – и на том спасибо!

– Вот что, – объявляет Плигга. – Я должна всех предупредить. На небе собрался синклит. Матерь Божья отозвана с земли. И чтобы спасти человечество, надо всем – слышите – всем! – немедленно ввести по два куба!

…Запах-вкус-звук. Все пошло меняться. Что это? У Сухокистника воротничок рубашки трепещет, будто крылья пьяного мотылька.

– Что с тобой? Отчего ты так смотришь? – почему-то с беспокойством спрашивает меня Сухокистник. А у самого-то нос вытянулся, как хобот – Сухокистник им помахивает, покачивает из стороны в сторону! Ну и ну!

Плигга тем временем превратилась в золотоволосого ангела, а Царевна-Лягушка – та просто о-го-го! Не в сказке сказать, не пером описать!

…Я понимаю все. Слышу мысли. Они не такие логически связные, как речь, а отрывочные, смутные, сбивчивые, как и положено мыслям.

Что-то творится с картинами на стенах.

«Селедка на газете «Правда» – мрачный шедевр живописца Трувора – слой за слоем исчезает из рамы, точно смываемая растворителем – остается оголенный холст. Зато ожил немудрящий лубок: тройка с бубенцами, кучер машет кнутом, кавалеры в повозке снимают и надевают высокие цилиндры, девица в кокошнике машет вслед платочком! Ну, чистый мультфильм!

Вау! Деревянный монах из Таиланда злобно усмехается, следит за мной глазками, сверкающими, словно угольки. А сколько злых эманаций исходит от всех милых безделушек! От всех чашечек, вазочек. Зловещи вещи.

Тем временем готова новая доза.

– Уберите кошку! – черной иглой прожгло мозг – все сузилось в черную, черную, черную точку. И тогда в несуществующий миг – узнала я все, все, ВСЕ, что будет и какое завтра ждет меня – и что это завтра УЖАС! УЖАС!! УЖАС!!! тот самый, что настиг сейчас меня на таможне, вызывая волну удушья – и вот я лечу в Зазеркалье, на край света, за небесную твердь, к черту на куличики!

«Водку не пропустим», – говорит таможенник в венском аэропорту. Водка содержится в сумке, вместе с двумя пустяковыми баночками икры, какими-то колготками и крымским кремом для лица «Аэлита».

Я испуганно прижимаю водку к груди:

– Не отдам!

Таможенник, в конце концов, соглашается.

Западное солнце вливается на таможню сквозь стеклянную стену. Оно яркое, словно в Симферополе в курортный сезон. В очереди попутчики говорят по-русски. Два часа назад они еще звались «товарищем», «гражданином» либо «гражданкой», а теперь они уже – «мадам», «мистер», «фрау», «херр»…

Я в оцепенении, не понимаю, куда двигаться дальше. По надписям ничего не понять, а спутники, которыми был начинен самолет, вдруг куда-то исчезли – как не было.

Оторопело озираясь, бреду по гигантскому холлу. Меня находит секьюрити, подхватывает под белы руки, пограничники препровождают к «рафику». «Рафик» гонит в гостиницу…

Ну вот все и началось…

История – это не то, что было, а то, что осталось.

В. Н. Урсов

Вступление

В руках у меня дореволюционная открытка с видом на Трубную площадь. Там, напротив Цветного бульвара, виден осанистый «купеческий» двухэтажный дом. Ныне дом снесен – на его месте продуктовые ларьки. А была когда-то там аптека, существовавшая чуть не с конца ХIХ века. Принадлежала аптека Фанни Соломоновне Бриллиант (урожденной Розенталь), моей двоюродной бабушке с материнской стороны. В этом доме на Трубной 15 августа 1888 года и родился мой двоюродный дядя, Григорий Яковлевич Бриллиант (Сокольников), вошедший в историю как «советский Витте».