Немного любви - Илона Якимова

Мисс Натали Смит произносила «ты мой герой» и «с тобой так интересно!» именно тем тоном, что он любил. Распахивала глаза и, окутанная пеленой влаги, ждала, пока он раскроет над нею зонт в дожде. Сердцу поэта импонировали длинноты линий ее тренированного тела, долгота ног, гибкость обвивавших его рук… Нет необходимости писать стихи, чтоб обладать сердцем поэта. Для этого надо просто обладать сердцем. Хотя бы чьим-то, если своего иметь не привелось. Насыщение женщиной быстрее приходит с возрастом, быстрее настигает и пресыщение. Но с ней он рассчитывал успокоиться, что бы это не значило — все равно толком не знал. Тем более, Наталка выбрала довольно обыденный способ его успокоить — беременность. Не то чтобы он хотел, но раз уж случилось и не уберегся, решил радоваться. Первый-то раз вписался в отцовство слишком молодым, не успел понять. Многое проскакивал на скорости, торопясь жить, если говорить об отношениях между людьми. Обручального кольца никогда не носил — некогда — хотя и бывал женат. Женатым не успевал вжиться в роль, как всё заканчивалось. Он вообще очень многого не успевал и только после сорока стал нехотя замедляться — в чувствах, мыслях, ощущениях, действиях. Но с замедлением и кайф становился короче. Вокруг все твердили о кризисе среднего возраста, но Гонза не чувствовал его на себе. Кризис среднего возраста — он для малахольных, которым нечем заняться, у которых нет к жизни жгучего интереса, а у него был он — всегда. И более всего этот интерес составляла собственно дорога — от темы к теме, от страны к стране, от города к городу, от женщины к женщине. Дорога была сутью Гонзы Грушецкого, смыслом его существования, благословением, проклятием, лейтмотивом, кредо. А вот в местах назначения, в узловых точках обычно он не задерживался. Какой уж тут кризис, когда? Некогда.

— Ладно, — хмыкнул Новак, — будем считать, это мой подарок к свадьбе. Есть у меня информатор под твою задачу, прямо сейчас внезапно нарисовался — везучий ты, черт. Скоро должна подойти. Если не ошибаюсь, Эла, во-первых, за пару дней в Праге сама уже насмотрелась на странное, во-вторых, поработала со мной еще в Брно, в-третьих, голова у нее что надо, она тебе странного чешского расскажет из любых веков и времен. Она умная. Только фамилия у нее глупая. Одна из этих исторических графинь… ну, этих, их все знают?

— Валевская, что ли?

— Гонзо, ну вечно ты про секс. Не, там про кровь. А! Батори.

Грушецкий, взявший было на вилку шмат свиного колена, остановил руку, помедлил, все же донес кусок до рта, прожевал и только потом поднял на Новака разом потемневшие в черноту глаза:

— Батори?

— Только не говори, что ты и ее трахнул. Это ты зря. Баба норм, но характер тяжелый и имя странное.

— Венгерское, — процедил сквозь зубы ясновельможный пан Ян Казимир Грушецкий.

Глава 2 Старинная знакомая

В мире имелась только одна Эла Батори, с ней он был к великому сожалению знаком.

Эльжбета Батори. Довольно странное сочетание имени и фамилии, чтобы нормальные родители дали его собственной дочери. Но у Элы и не было нормальных, у нее имелись только бабка, мать и младшая сестра. По юности она писала графоманские стишки. На писанине они и сошлись и, когда бывал в Варшаве, тусили вместе к обоюдному удовольствию, поговорить, поиметься в мозг с ней было само наслаждение. Он и вообще не думал, что может дружить с женщиной, а с ней получалось. Так все оставалось лет десять, так бы все и оставить, но… Короче, они оказались однажды в постели. Ну как однажды, Ян переживал не лучшие времена, расставшись с очередной вечной любовью, ему очень надо было почувствовать женский спрос к себе. Он его и чувствовал с любой желающей. Элу штормило — но ее штормило всегда, она и в психологи пошла ровно за тем, что ей самой сызмала требовался специалист. И в один из забегов Грушецкого в Чехию после особенно долгой, доверительной переписки он ее завалил. Ну вышло так, что? Как-то само случилось, да она и хотела, поплыла сразу, как только прижал. Ну, что там было — две ночи, несколько раз и разбежались, но ощущение осталось странное, все-таки товарищей не зря трахать не принято. Сделали друг другу приятное, и ладно, но она же стала накручивать. Ревновать. Это ему не сдалось примерно никак, он и уехал в Сирию, где тогда было горячо, военкорром. У него вообще в тот момент наклевывалась другая, поинтересней, ее и выбрал. К ней и вернулся из Сирии, когда надоело, что вокруг постреливают и едва не попали в него. Потом была другая другая. Потом еще одна. С Элой связь оборвалась, да в ней и не стало смысла — она истерила, думала, что он ей что-то задолжал, видимо, сердце, но это уж слишком. Он ничего не обещал. И ни в чем не обманывал. Ни про какую любовь речи не шло. Короче, ну ее к бесу. Янек обычно легко забывал случайных, забыл и здесь. Постарался, по крайней мере, забыть, не забивать голову, да и вспоминать, при его-то плотности существования, было некогда.

Зато теперь, под пиво и колено в «Малостранской» как накатило — аж провалился на десять лет назад, в весенние Карпаты, в свою безумную молодость… а считал себя тогда взрослым, надо же. Да кем он только сам себя не считал за жизнь.

Путешествие и женщина, и женщина в путешествии — идеальный состав романтического свидания. Никакого злого умысла не было, была весна, очень хотелось жить, поговорить с человеком, понимавшим его душой и ничего от него не бравшим, только дававшим по дружбе честно и бескорыстно — и тело, да, тоже. Этим он мог ответить и отвечал ей сам. Слова, знаете ли, большей частью врут, и поработай вы в прессе, в политическом пиаре, знали бы, как легко любой смысл, выраженный в словах, вывернуть наизнанку. А что отвечал ей сдержанней и с оглядкой… ну, сколько мог позволить себе, столько и отвечал. Просто немного расширили границы дружбы, ничего личного.

Эла совершенно не подходила под предпочитаемый им стандарт женщин и форму привычных ему отношений, тут Новак прав. И знал он, что она так не сможет, что у них ничего не получится, и сказал ей сразу. Но она продолжала хотеть, а это, знаете ли, заводит, когда тебя упорно хотят. Не то чтобы он испытывал когда-нибудь