Маршал Жуков – мой отец - Мария Жукова

* * *

У нас дома была большая библиотека, кроме того, отец постоянно выписывал новые, выходившие из печати книги. Мне он постоянно напоминал о необходимости читать классику. Его знания в разных областях можно назвать обширными, причем в таких, в которых, казалось бы, знания были ни к чему.

Отец любил родной язык. Его речь была образной, сочной. Он никогда не был многословен, очень четко формулировал свои мысли, точно подбирал слова. В этом была его удивительная простота, не ума, конечно же, а сердца. От избытка сердца говорят уста (Лк 6, 45). Не та простота, которая, как говорят в народе, хуже воровства. А та, которая исключает всякое лицемерие, позу, двусмысленность, неискренность. Его речь не требовала напряжения ума у собеседника, чтобы найти какой-то скрытый смысл; он никогда не подчеркивал свою эрудицию, чтобы как-то унизить собеседника. С любым человеком он находил нужный язык: с крестьянином или солдатом свой, с академиком — свой, с музыкантом — свой. И уж тем более никогда не слышала я от него слов «гнилых», даже просто каких-то пустых разговоров.

Чтобы иметь представление о том языке, который был ему свойственен, надо обратиться к книге отца, особенно первой главе, которая написана (и это не только мое мнение) очень хорошим слогом.

Маршал авиации И. И. Пстыго пишет об этом: «…хороший, простой и точный русский язык без всяких примесей свидетельствует о высоком образовании и требовательности к себе автора. Его книга, как и сам автор, проста, строга, последовательна, без смысловых выкрутасов и подражательств. Фразы коротки и ясны почти по-военному. В книге вы не найдете пустой или полупустой фразы, чем страдают многие авторы воспоминаний каждое предложение несет с..> огромную смысловую нагрузку. Подлежащее, сказуемое, два-три второстепенных члена, слова для смысловой связи и всё. Это вписывается в заповедь К. Н. Батюшкова: „Живи, как пишешь, пиши, как живешь“».

Отец иногда подмечал искажение русской речи. Однажды я сказала: «Пойдемте кушать».

Отец ответил довольно строго: «Нет такого слова в русском языке, надо говорить „есть“»[28].

В то же время он употреблял своеобразные, народные обороты речи. У него было неповторимое чувство юмора. Вот некоторые, запомнившиеся мне наиболее яркие выражения.

О разгроме японской армии на р. Халхин-Гол в 1939 году он как-то сказал с юмором, суммируя в одной фразе весь смысл той военной операции: «Японцы подумали, за ухом почесали, вступать им в эту войну или нет».

Это означало, что в годы войны у японского руководства не хватило духу объявить нам войну, так как у них в памяти были свежи уроки, полученные в боях за Халхин-Гол. Тяжело было бы нашей стране вести войну одновременно и на западе, и на востоке.

Делегация из Монголии, поздравляя его с какой-то датой, подарила ему сувенир: монгольских девушку и парня, которые танцуют. Он, улыбаясь, прокомментировал: «Она танцует, а он возле нее кружится, кружок выписывает». (Не иначе, как вспомнил пляски и хороводы в деревне в юные годы — их он очень любил).

О цензорах его книги, которые попортили ему много крови: «А они сидят там теперь, крючкотворством занимаются» (по словарю В. И. Даля, крючок в деле — придирка; крючкотвор — продажный, изворотливый делец; крючкотворствовать — строить крючки, прицепы).

Однажды, кажется, в 1971 году, журналист, беря интервью, спросил отца, что он отдал за последнее время в музеи. Отец ответил: «Две шашки отдал в Исторический музей. Пистолет — в музей Вооруженных Сил. Я не считаю нужным хранить это все под спудом, пусть народ видит».

Употреблял он в речи и известные поговорки: «Поспешишь — людей насмешишь», «Делу время, а потехе — час», «Не рой яму ближнему, сам в нее упадешь», «Земля слухом полнится» и другие, мною уже упомянутые.

Помню, как отец с удовольствием читал мысли и афоризмы Козьмы Пруткова[29]:

«Огорошенный судьбою, ты все ж не отчаивайся!»

«Военные люди защищают Отечество».

«Принимаясь за дело, соберись с духом».

«Бди!»

«Не робей перед врагом: лютейший враг человека — он сам».

«Лучше скажи мало, но хорошо».

«Что нельзя командовать шепотом, это доказано опытом».

Мне хотелось бы еще отметить, что отец всегда ценил время. Как тут не вспомнить суворовское: «…обращался я всегда с драгоценнейшим на земле сокровищем — временем — бережливо и деятельно». «Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — говорил мне отец. — Имей в виду, что упущенное время ничем не нагонишь». На одном моем детском рисунке, где я кое-как изобразила море, волны, корабль с парусами, и попросила дать оценку, отец написал: «Пустая трата времени и бумаги». Стараясь наполнить каждую минуту жизни деятельностью, отец в то же время никогда не предавался суете или какой-то никчемной спешке. Ничего этого не было и в помине.

Суворов говорил, что никогда не соблазнялся «приманчивым пением сирен роскошной и беспечной жизни». Отец также в своих потребностях был неприхотлив, умел довольствоваться малым, не любил роскоши и считал, что она имеет растлевающее, изнеживающее влияние на человека, на военного же — в особенности. Конечно, условия жизни соответствовали его званию и положению, их нельзя было назвать слишком скромными, но, во-первых, почти все на даче в Сосновке было «казенным», как мы называли, а во-вторых, сердцем он никогда не прилеплялся к вещам, как и подобало настоящему военному человеку. Все это, по большому счету, было для него, по его же собственному, очень меткому выражению, «барахлом».

Снова и снова, вспоминая, как жил отец, убеждаюсь, насколько глубоко впитал он, как говорят, с молоком матери, евангельские заповеди. В частности вот эту: Берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк 12,15). Когда отцу предоставили 8-комнатную квартиру, он велел разделить ее, оставив только четыре комнаты, заметив при этом, что народ живет в стесненных жилищных условиях, и ему с семьей неудобно жить в таких «хоромах». В отличие от других высокопоставленных военных он не построил личной дачи.

О судьбах Родины больше думал… Тщательно следил за обстановкой в стране. В связи с этим вспоминается такой случай. Однажды, увидев по телевидению, как министр внутренних дел Н. А. Щелоков принимал у себя в кабинете одного только что освободившегося из колонии человека, осужденного за тяжкое преступление, дал ему совет не заигрывать с преступниками, они этого не заслуживают.

Сам же вспоминал, как, командуя Одесским военным округом в послевоенные годы, за одну ночь навел порядок в Одессе, где орудовали воровские шайки, выпущенные по амнистии уголовники. Одесситы вечером крепко запирали двери и боялись выходить на улицу. Днем родители водили детей в школу и из школы. Милиция не справлялась с тяжелой обстановкой. Первый секретарь Одесского обкома партии обратился к отцу за помощью. Была разработана тайная операция: строевым офицерам-фронтовикам выдали модные трофейные плащи, шляпы и револьверы «Вальтер». Они появлялись на темных, пустынных улицах и привлекали внимание преступников, ищущих легкой наживы. Вдвоем, втроем бандиты нападали на «одинокого прохожего» и попадали куда следует. Одесситы долго потом называли эту операцию «блицкригом».