Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет - Владимир Михайлович Семёнов

и дипломата от крупных дел в Вашингтоне или же, напротив, — использовать его потенциал для укрепления отношений с влиятельной страной Азии и «третьего мира», ставшей к тому же председателем Движения неприсоединения. Второе было более вероятным и подтверждалось позже напористым поведением Вулфовица в Джакарте.

Что касается меня, то в силу данных мне указаний и собственных убеждений я вел себя активно и организовал визиты в Москву ряда индонезийских министров, в том числе министра иностранных дел, готовил первый официальный визит в Советский Союз президента Сухарто, а следовательно, мы стали сталкиваться с Вулфовицем на узенькой дорожке коридоров власти Джакарты.

Запомнилась острая реакция американцев на организованную нами поездку в Москву для переговоров с Главкосмосом группы индонезийских генералов, которые интересовались возможностью запуска очередного индонезийского спутника связи «Палапа» не американской, а советской ракетой. Американцы все же отстояли свой запуск, но к удовольствию Джакарты сильно сбросили цену.

Должен сказать, что в отношениях со мною Вулфовиц держал себя как хороший спортсмен, и эти отношения были неизменно ровными. Более того, в отличие от своего предшественника и от посла, приехавшего на его замену, Вулфовиц охотно общался со мною. Приходили в гости друг к другу. Он решил освежить свои знания русского языка, который изучал по настоянию отца, будучи еще студентом, и я передавал ему учебники и книжки с адаптированными русскими текстами.

С нашего обоюдного одобрения его сотрудники соглашались на предложения советских сотрудников проводить воскресные состязания по футболу и волейболу. Я не был посвящен в дела работников советских спецслужб, входивших в аппарат посольства, но догадывался о некоторых «играх», которые они вели с такими же работниками посольства США. Любопытно было наблюдать в воскресное утро, стоя на краю футбольного поля, как они, крепкие, мускулистые ребята, сталкивались в схватке за мяч и «меряли» друг друга игровыми приемами, а то и просто многозначительными взглядами...

По возвращении в Москву в 1990 году я работал в МИДе в управлении, которое занималось одно время «планированием политики», затем — «оценкой и прогнозированием политики». Готовили различные проекты и оценочные материалы для Шеварднадзе, а после того как МИД СССР был преобразован в МИД Российской Федерации — для Козырева, который, однако, вскоре стал «хоронить» это направление работы. Меня после шести лет работы послом в двух очень интересных странах Тихоокеанского региона вдохновляют открывающиеся в этом регионе возможности для новой России, а новый и молодой министр, как я узнаю, равнодушно заявляет на своей первой встрече с группой послов этого региона, послов стран АСЕАН, что он не видит, о чем можно с ними говорить. Он был тогда загипнотизирован Америкой и Западом.

Это был тяжелый для меня период. С горечью я наблюдал, как безрассудно сдавались международные позиции моей страны — то Шеварднадзе, то Козыревым. Сдавались в угоду США с нулевым, а то и с отрицательным результатом для России. В начале 1993 года я подал на имя А. В. Козырева заявление о своей отставке, выразив в нем свою глубокую озабоченность пренебрежением к дипломатическим кадрам, которые «стали терять профессиональный экспертный потенциал, да и общий интеллектуальный уровень». Завершил заявление полупримирительной шуткой:«... Возвращая Ваш портрет, я о любви Вас не молю, в моем письме упрека нет, я МИД по-прежнему люблю».

Особенно покоробила меня в то время грубо великодержавная акция Америки против Ирака «Буря в пустыне», не получившая верной оценки со стороны России. С уходом в отставку в 1993 году я как бы отключился от процесса дальнейшего «познания Америки», но, как оказалось, ненадолго.

Случилось так, что моя дочь, рано начавшая свою деловую карьеру секретарем в одной из образовывавшихся в то время в Москве иностранных компаний, была приглашена на работу в известную американскую консалтинговую фирму «Эрнст энд Янг» и там оказалась вовлеченной в интернациональный круг молодежи, работающей в различных смешанных компаниях. Ее босс, американец, не раз брал ее как помощницу и переводчицу на деловые встречи. Рос круг ее знакомых.

С самого юного возраста она была очень самостоятельной, даже вызывающе независимой, и мы с женой не пытались сильно опекать ее, доверяли ее интуиции. Она, со своей стороны, не разочаровывала нас: без дела не болталась, умела постоять за себя, дурных компаний избегала.

И вот в один прекрасный день, как это случается в жизни всех родителей, уже вполне взрослая дочь пред-

дожила нам познакомиться с работающим в Москве американцем Брэдом и привела его в наш дом. Мы познакомились и увидели, что все это серьезно. Вскоре в Москву приехала мама молодого американца, и с ней у нас также установилось доброе взаимопонимание. Скажу, без долгого рассказа, что молодые вскоре обручились, а год спустя состоялась их свадьба в Москве с последовавшим венчанием в церкви живописного городка Легионер, штат Пенсильвания. Там, стоя перед священником у алтаря, я вручил руку дочери Брэду, моему новому, американскому, сыну.

Так возобновился.процесс моего познания Америки. Теперь американец Брэд обращается ко мне «папа» (по-русски говорит плохо, но это слово произносит хорошо), и я рад откликаться на него. У нас с ним все нормально.

Это не единственное из чудес, которые я познал в жизни. Отвлекусь от Америки и расскажу еще об одном. О мечте детства, которая многие годы оставалась мною забытой, но сбылась полвека спустя.

В возрасте двенадцати лет я по заданию учительницы старательно заполнял контурные географические карты — наносил на них названия материков, гор, рек, озер, морей и островов. Это занятие меня увлекало. Я читал тогда много книг про путешествия и путешественников. Проплывал бурные морские просторы с капитанами Грантом и Немо, воевал с пиратами, открывал с Куком новые острова, с Миклухой-Маклаем изучал жизнь папуасов Новой Гвинеи, с российскими первооткрывателями Лазаревым и Беллинсгаузеном добирался на парусных каравеллах до Антарктиды. Но мне очень хотелось открыть и освоить только «мой остров» и после долгих поисков я пометил себе его на карте — в Тихом океане почти у экватора — загадочный остров СУМ БАБА.

Это слово я повторял многократно, как колдовство, заклинание и бредил «моим островом» год, а может, и два, не выдавая никому свою тайну и продолжая читать книжки «про путешествия». Наверное, такое случалось и случается со многими мальчиками в тихой провинции, которая словно провоцирует на авантюры в дальних широтах.

Прошло много лет, и моя детская мечта была задвинута в глубины памяти многими яркими впечатлениями от жизни. Она не всплыла из этих глубин и тогда, когда судьба забросила меня на экватор к берегам Тихого океана. Только