Симода - Николай Задорнов

В письме сообщались сведения о здоровье посла, о доставке к его столу яиц и мяса, чашек, одеял и разных вещей. Сообщалось также о подготовке к делу. Так Эгава писал ежедневно.

Уполномоченные в Симода живут не зря. В этом разрушенном землетрясением и цунами городе они терпеливо ждут посла России, чтобы он оправился после гибели корабля. Пора начинать окончательные и решительные переговоры об установлении торговых и дипломатических отношений. Но зачем посол Путятин медлит! Простой народ видел теперь русских, шедших по нашей стране. Никто не испугался. Но с каждым днем правительство сильнее колеблется.

Кавадзи и Тсутсую все труднее дать русским те права, которые обещаны Путятину в Нагасаки. Япония накануне гражданской войны. Так тайно говорит Накахама Мандзиро. Он, конечно, преувеличивает. Зачем, зачем посол медлит! А тут еще эта секта Ничирен! И шпионы, доносы, укрепляющие силу ничтожеств. Эгава теперь должен ждать указаний от высших чиновников государства, временно проживающих в Симода.

Сегодня прибыл рис для адмирала – жалованье от японского правительства. Это будет включено в общий государственный долг России, который посол обещает выплатить золотом. Японцы носят на плечах доски. Как в Эдо, в деревне суета и суматоха. Торговцы появились из других мест, несмотря на запрет въезда сюда. Купцы процветают, стараются получить позволение торговать во всех концах деревни.

В лагере с утра полно японцев. Русские и японские плотники делают топорами лекала. Носильщики идут с мешками угля. Везут рис, тащат вязанки дров. В порт без спроса идут все мимо караульных. Рабочие несут на плечах шесты с кадушками вареного риса.

В обед жены понесли рабочим ящички с едой прямо в лагерь. Морские солдаты пекут лепешки и варят суп. Рядом стоят матросы в очередях за рисовой кашей. Варить рис не умеют совершенно.

На женщин, как и сказал сегодня Путятин, никто даже внимания не обращает... Адмирал был в лагере утром и опять молился. Странно, когда шестьсот человек пели молитву. Путятин объяснял Эгава, что он всегда замечал в простом русском народе чистоту в отношениях к женщинам.

– Смотрят чисто и на японок, никогда не обидят. Матрос на женщину смотрит без тайной мысли, как на человека прежде всего. Нечистым взором не обежит ее с головы до ног.

– Очень похвально! – соглашался Эгава.

В лагерь пришел мальчишка из семьи Пьющих Воду вместе с матерью. Он ел из матросской мутовки рисовую кашу-размазню. Путятин не разрешил его прогнать.

Это чудесно, что посол честный. Но понимает ли посол, что при современном положении Японии он должен помочь нашей стране, а не требовать с нее? Иногда кажется, что посол это понимает. Взор его повернут внутрь себя, а не как у всех людей. Поэтому он пленяет собеседников. И он, наверное, думает не так, как все остальные люди.

Сибирцев пришел из Хосенди в дом Ота. Хозяин уселся за обед с ним вдвоем. Подавала мисс Ота.

Отец сегодня все время на нее поглядывал.

После креветок Ота спросил у Сибирцева, правда ли, что молодой, самый младший офицер Сюрюкети-сан, который сегодня чертил со всеми, приходится... Ота-сан заволновался, но потом докончил твердо: приходится родственником великому императору России и поэтому служит у посла?

Кто-то пустил такой слух. Кажется, это Константин Николаевич Посьет, еще когда стояли в Симода. Но здесь помянул об этом Шиллинг: желая набить цену себе и посольству, он рассказал переводчикам, что юнкер князь Урусов, красивый юноша, еще почти мальчик, с черными глазами, жгучий брюнет, с бровями как смоль, стройный, чуть выше среднего роста, похожий на японца, приходится родственником царствующей фамилии. Японцы не могут выговорить «Урусов» и называют «Сюрюкети-сан».

– Да, это правда, – сказал Сибирцев, – Урусовы родственники царствующего дома. – Он не стал объяснять подробностей. Но это правда. Урусовы – родня князей Юсуповых, а Юсуповы родня Романовым. Дальняя родня, но по-японски, кажется, ближняя, и вообще японцам дела пет и не будет, дальняя он или ближняя родня. Они в восторге и с трепетом смотрят на Урусова. Его желание для них – как повеление ками. В деревне Хэда родные русского императора! Самодержца империи громадных размеров, от вечных льдов до жарких стран юга! Это чудесно!

Ота знал, что деревня Хэда не раз была одарена вниманием императоров. Однажды, еще давно, император Японии подарил деревне Хэда рыболовецкое судно. И при судне императором подарена патриотическая песня. Она начинается словами: «Счастливо при императоре, счастливо!»

Ябадоо разучивает эту песню с рыбаками, и все вместе они при этом танцуют. А дареное судно попало теперь во временное управление не к Ябадоо, а торговому дому Ота. Об этом речь впереди. Споры идут ужасные.

– О-о! – вытянув губы, сделал испуганное лицо Ота. Казалось, нос его стал вдвое длиннее. – Но как же разрешается работать родственнику императора? Сегодня Сюрюкети-сама лежал целый день на брюхе и чертил, прихлебывая чай.

– У нас разрешается. У нас император встает в шесть утра и начинает сам работать.

– О-о-о! – Ота показывал, что потрясен. – И есть у вас еще родственники государя России?

– Среди наших офицеров нет. Вообще у государя не много родственников. Только среди императорских и королевских семей Европы.

– О-о!

Ота практический человек, его проекты и расчеты точны, он всегда и во всем видел ясную и близкую возможность или далекую, но обязательную выгоду. В ясном уме его явились такие сложные, но ясные замыслы, о которых Алексей никогда бы не смог догадаться. Даже подумать не посмел бы!

Ота-сан самодовольно взглянул на вошедшую с чашками дочь. Она, конечно, расцветала!

Ота не желал пока еще посвящать в свои планы Аресей-чина. Но он очень благодарен Сибирцеву. Очень умный молодой человек. Оп так и сказал дочери, что Аресей очень хороший, очень умный человек, она должна с ним быть очень любезна. Ота сказал, что очень интересно говорит Аресей. Очень хорошо, что он работает в нашем доме, ценный, интересный собеседник и советчик.

Оюки-сан почему-то разъярилась за эти слова на отца и покраснела до корней волос. Обед был поспешно закончен. Ота-сан и Сибирцев поднялись и пошли на берег, где уже собиралась многочисленная партия отправляющихся на осмотр.

– Так идем на Усигахора? – обратился адмирал с воодушевленным видом, подходя с толпой офицеров к поклонившемуся Эгава-чин. – В Усигахора удобное ли место?

– Да... да... – ответил уклончиво дайкан.

Путятин смотрел вдаль, и лицо его, обычно суровое и насупленное, стало мрачным. Невольно все, как по телеграфной проволоке, заскользили взглядами по направлению его взора и поднялись к вершине Фудзи. Там творилось что-то ужасное. Фудзи закрывалась. Вершина отсюда, с берега у края деревни, видна из-за скал. Только далекая белая голова Фудзи подымается из-за близкой и тучной сопки у входа в бухту Хэда. Это не малая горка, а Фудзи! Она закрывается... «Опять!» – подумал Путятин. Он сказал: