Всю жизнь ты ждала - Анхель де Куатьэ

– Кристина, ты преувеличиваешь, – Никита, казалось, даже не слышал, что она ему говорила. – Ты все преувеличиваешь…

– Думала я, что на волю судьбе себя отдаю. Убежала, спряталась, пути для отступления не оставила. А ведь это неправда. Не судьбу я испытывала, а страху своему повиновалась…

Во рту у Кристины пересохло, я передал Никите воду из бардачка.

– Страх от вины, страх за вину… – Кристина отпила воды.

– Господи, что ты говоришь такое?! Какая вина?! – шептал Никита.

Я повернулся назад и увидел странные движения его рук. Он словно бы хотел закрыть Кристине рот, не дать ей сказать. Подсознательно, нервно. Ему невыносимо было слышать, как она ругает себя. Душевная боль и сострадание буквально вывернули его наизнанку.

– Я через себя не смогла переступить. Через страхи свои не переступила. Боялась лицо потерять… Страдания боялась, будущего. Потерять тебя боялась… И вот искупление – теперь теряю. Любила, а любви своей не доверилась. Всю жизнь я ждала тебя, Никита, дождалась и не поверила. Дура я, Никита, дура… Полюбил ты дуру себе на беду. И дочку твою погублю я…

Кристину душили подступающие рыдания.

– Тихо… тихо… – Никита утирал ее слезы и, держа в руках ее голову, укачивал, словно младенца.

– Э-эх… – печально протянула Кристина. – Столько передумала всего, а слов не найду. Не знаю, как и сказать… Что-то прямо ходит в душе… Словно печать какая-то на сердце… Давит, давит, да не пустит никак…

Мы с Данилой снова переглянулись.

– Земля вокруг черная… – речь Кристины стала совсем отрывистой, совсем бессвязной. – Тяжелые комья! Сыплются, сыплются на меня! Никита!

Глаза Кристины закрылись, легкая судорога сотрясала все ее тело. У Никиты началась паника. Он не знал, что ему делать. Как он может помочь самому дорогому своему человеку?!

– Господи, да что же это такое! Что же делать-то?

– Господи!

– Скажи ей – что прошло, то стало прошлым, – продиктовал я.

– А потом скажи, что берешь себе ее душу, – продолжил Данила.

– Прошлое стало прошлым? – удивленно переспросил Никита. – Беру себе ее душу?

– Ну, говори же! – заорали мы хором с Данилой.

Никита секунду собирался с силами, словно бы повторял про себя только что заученный текст.

– Никита! – закричал Данила. – Пожалуйста!

– Кристина, ты слышишь меня?! Прошлое стало прошлым, я беру твою душу…

Кристина пришла в сознание, улыбнулась, провела рукой по лицу Никиты и закрыла глаза.

* * *

Прошлое стало прошлым… Так должно было быть. Никита взял себе душу Кристины, ведь именно об этом она просила его…

В тишине, лишь под звук мотора да шелест шин по мокрому асфальту, мы домчали до одного из московских роддомов.

Врач Кристины был предупрежден и находился на месте. Мы передали ему Кристину. Ребенок был жив, врачи немедленно начали операцию.

Через полтора часа все закончилось благополучно. Новорожденную малышку поместили в одну реанимацию, Кристину – в другую.

– Похоже на чудо, но все обошлось, – сказал врач, выйдя из операционной. – Поздравляю вас, папа.

– А можно, можно к ней?! – спросил Никита.

– Нет, рано пока. Подождите пока в холле. При первой возможности я вас пущу.

Никита расположился в больничном холле. Мы с Данилой вышли на улицу. Светало.

– Хороший парень, – сказал Данила.

– И она какая молодец! – поддержал я.

– Они будут счастливы… Все будет хорошо.

Мы вернулись в здание. Никита спал, как убитый. Две бессонных ночи – пока он пытался дозвониться Кристине, да пока мы ездили за ней, дали себя знать.

– Кто здесь родственники Кристины Голубевой? – спросила медицинская сестра, спустившись в больничный холл.

– Мы, – хором ответили я и Данила.

– У нее какие-то неврологические заболевания имеются? – деловито осведомилась сестра.

– В каком смысле? – спросил Данила.

– Ну, судорог никогда не было? Спазмов каких-то мышечных?

– А что? Что случилось?! – настаивал Данила.

– Ну, я не знаю точно, – сестра почему– то смутилась, куда-то улетучился налет ее грозного медицинского статуса. – Она еще не совсем от наркоза отошла, может быть поэтому…

– Что «поэтому»? – Данила подошел к женщине и внимательно посмотрел ей в глаза.

Рукой она как-то странно двигает, словно пишет что-то…

Анхель, – Данила повернулся ко мне, улыбнулся и подмигнул.

Что ж, нам пришлось совершить «противоправные действия». Впрочем, не в первый раз за эти сутки. Я подошел к медицинской сестре из реанимации и посмотрел ей в глаза. Через две минуты мы уже были в реанимационной палате, рядом с Кристиной.

Ее правая рука, действительно, двигалась, словно бы что-то писала.

– Нужен лист бумаги и карандаш, – шепнул Данила.

Пришлось позаимствовать на врачебном столе… Данила аккуратно вложил в руки Кристины карандаш и поставил его на лист бумаги.

Медленно, не приходя в сознание, буква за буквой Кристина выписывала на листе бумаги текст первой Скрижали Завета. Заворожено мы смотрели на ее улыбающееся лицо, следили за движением ее руки, пока, наконец, она не дошла до последнего слова и не остановилась.

– Но ведь это же как раз то, что мы поняли! – прошептал Данила. – Господи, как все, оказывается, просто!

И только Данила взял в руки этот листок, чтобы перечитать текст первой Скрижали Завета вслух, как я тут же жестом остановил его:

– Данила, не произноси этих слов!

– Но почему?..

– Ты не знаешь, какой силой обладают слова! А они, действительно, имеют силу. Этот текст похож на мистическое заклинание. Понимаешь, это код!

– И что с того?! – Данила все еще не понимал, что я имею в виду.

– Вспомни, Данила, что говорил тебе Схимник. Тьма могла похитить скрижали, но она не могла прочесть их. И этого нельзя делать. По крайней мере, до тех пор, пока мы не соберем оставшиеся шесть…

Данила улыбнулся в ответ на мои слова:

– Анхель, какой ты смешной! Человек борется не с Тьмой, а со своим собственным страхом.

Я задумался. Как это странно – мы с Данилой понимаем друг друга, и вместе с тем, мы такие разные! Я своими глазами вижу великое противостояние Света и Тьмы. Я вижу, как эти силы пользуются людьми для достижения своих целей. Данила воспринимает это совсем иначе. Он видит, что эта борьба идет внутри самого человека. Как страхи и пороки искушают Свет его души.

– Тот, кто способен понять, тот, кто умеет чувствовать, уже знает смысл. Ему достаточно знать, что мы пережили. Для понимания не нужны слова, слова нужны для дела. А время дела еще не наступило.