Алмазная лихорадка - Марина Серова

Капустин зло посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы загнали джип под арку пятиэтажного дома и пешком отправились на вокзал. Капустин все-таки расстался с чемоданом, но посматривал на меня с таким подозрением, будто ожидал моего скорого и неминуемого бегства.

До отхода челябинского поезда оставалось десять минут. Он уже стоял на первом пути. Проводники в форменных шинелях весело топтались на перроне, с удовлетворением разглядывая лежащий повсюду снег.

Я взяла у Капустина билет и отправилась на посадку в двенадцатый вагон. Кроме обычной предосторожности, у меня имелась и еще одна причина попасть в купе первой. Но об этом мне не хотелось распространяться.

Вскоре ко мне присоединились и остальные. Сначала появился Капустин, которому я тут же сообщила, что стальной чемоданчик теперь в полном его распоряжении и находится под нижней полкой. У него наверняка возникло искушение проверить, не взяла ли я каким-нибудь образом пару камушков на память, но он ограничился тем, что приподнял полку и убедился, что чемоданчик действительно находится там.

Потом появились Пряжкин с Чижовым, и первый, незамедлительно вскарабкавшись на верхнюю полку, спрятался там и затих. Чижов сел рядом со мной и, положив на колени больную руку, с надеждой спросил:

— Неужели ушли?

Капустин сплюнул через плечо. Я выглянула в окно. Уже совсем рассвело. Начиналось холодное серое утро. Редкие провожающие махали с перрона руками.

Поезд тронулся незаметно. Слегка качнулся вагон, и чуть сдвинулось здание вокзала. Провожающие отступили и медленно потянулись вслед за поездом, вглядываясь в окна.

Капустин ожил и радостно потер ладони. Я пожала плечами.

— Может быть, все и позади, но все-таки призываю вас быть осторожнее, — сказала я. — В купе вагона должен кто-то оставаться. Когда я говорю «кто-то», то не имею в виду Пряжкина. Кто-то из нас. И стучаться будем условным стуком. Мало ли что…

— Нет уж, — категорически заявил Капустин, — с меня хватит!

Чижов обернулся ко мне и недоверчиво спросил:

— Вы думаете, они могут нас каким-то образом догнать?

Я опять пожала плечами:

— Почему бы и нет?

Мы проехали Ключи, потом Ступино. Никаких происшествий. Убаюканная стуком колес, я задремала, привалившись к стене вагона, и проспала, наверное, часа два.

Потом меня осторожно разбудил Чижов и поинтересовался, не хочу ли я позавтракать. Я подумала и решила, что хочу.

— Мы с Анатолием Витальичем уже, — сообщил Чижов. — Поочередно, конечно. Чтобы вас не беспокоить.

— А Пряжкина вы кормили? — спросила я.

Чижов пожал плечами.

— Ну куда это годится?! — рассердилась я. — Даже животных положено кормить хотя бы раз в день! Пряжкин, слезайте, пойдем с вами в ресторан!

— Спасибо, — прошелестел с верхней полки Пряжкин. — Я лучше здесь… Вы мне, если можно, булочку какую-нибудь…

Окончательно протрезвев, он сделался необыкновенно тих и стеснителен. На мои уговоры он так и не поддался, печально и жалобно выглядывая с верхотуры своим целым глазом.

Я позавтракала в ресторане и, захватив с собой несколько бутербродов для Пряжкина, вернулась в купе. Капустин спал, отвернувшись лицом к стене. Пряжкин, увидев бутерброды, прослезился и принялся тут же жевать, прикрываясь из деликатности рукавом.

Чижов, ловко подтянувшись на локтях, с наслаждением рухнул на верхнюю полку и мечтательно объявил:

— Ну, вот теперь и я задам храпака!

Я заперла дверь купе и села у окна, любуясь горными пейзажами, особенно красивыми теперь, когда зелень хвои и гранитные изломы скал так контрастировали с белизной выпавшего снега.

Незаметно меня опять сморил сон, и некоторое время в нашем купе царила умиротворяющая тишина. Равномерный шум поезда был гармоническим дополнением этой тишины и не мог потревожить наш сон. А потом он неожиданно оборвался, и мы немедленно пробудились.

Хмурый и не вполне проснувшийся Капустин быстро сел и выглянул в окно.

— Что за черт, — хрипло сказал он. — Почему стоим?

Время давно уже перевалило за полдень. За окном было пасмурно. Поезд остановился среди высоких холмов, на склонах которых лежал щедро выпавший снег и росли молодые сосны. Через гряду холмов уходила к горизонту линия высоковольтки. Вокруг не было ни души.

— Ничего не понимаю! — рассердился Капустин.

Мы прислушались. Из коридора в непривычной тишине доносились звуки торопливых шагов и неразборчивые озабоченные голоса.

— Что-то, похоже, случилось, — пробормотал Чижов, свешиваясь с полки.

— Надеюсь, это «что-то» не имеет к нам никакого отношения! — пробурчал Капустин, невольно поглядывая в мою сторону.

По-видимому, он вообразил, что все неожиданности в пути происходят по моему недосмотру. Впрочем, это обычная реакция мужчин на сложности жизни. Обычай этот зародился, наверное, еще в те давние времена, когда появление женщины на корабле считалось плохой приметой. Мужественные бородатые мореходы не желали признавать, что большинство кораблекрушений происходит из-за непомерной гордыни капитана и беспробудного пьянства экипажа.

Впрочем, я тоже надеялась, что задержка в пути вызвана безобидными причинами, и, решив поскорее в этом убедиться, отправилась на поиски проводника.

Искать долго не пришлось — проводник сам шел навстречу в сопровождении начальника поезда — они стучались во все купе и произносили одну и ту же удивительную фразу:

— Господа! Аварийная остановка. Просьба немедленно освободить вагон!

При этих словах у Капустина вытянулось лицо.

— Позвольте, — возмутился он. — То есть как это выйти? Куда выйти? На улице снег, ветер… Почему мы не едем?

Начальник поезда, уставший от объяснений, смерил его злым взглядом и сухо пояснил:

— Из Коряжска пришла радиограмма — срочно эвакуировать всех пассажиров. Поступило сообщение, что в поезде заложена бомба. Ждем оперативную группу, — он не вытерпел и закончил почти криком: — И прошу проявлять сознательность! Мне, что ли, удовольствие здесь торчать?!

Мы были так поражены, что не стали больше задавать никаких вопросов. Железнодорожники пошли дальше, а мы закрылись в купе и устроили совещание.

— Какая бомба! — горячился Капустин. — Какой — то пьяный идиот шутки шутит, а меня в Сызрани ждут! — Тут он осекся и с испугом посмотрел на верхнюю полку, где лежал Пряжкин.

Тот не подавал никаких признаков жизни, и трудно было понять, принял ли он информацию о Сызрани к сведению.

— Бомба не бомба, — рассудительно заметил Чижов, — а ждать нечего. Пока они весь поезд не перетрясут, мы с этого места не сдвинемся. Ничего не поделаешь, судьба!