Искупление вины - Евгений Сухов

Вот с этого места и началась темная полоса в судьбе Аверьянова – с чертополохами, с дурман-травой, с занозистыми колючками, о которые немудрено ободрать душу. А она кровоточила, зарастала коростой и снова получала нарывы. Все дело в том, что угораздило его влюбиться, да так, что белый свет становился не мил.

Лев Федорович пролистал еще несколько страниц. Далее – написанные на листочках разного формата – в клеточку и полоску – слегка пожелтевшие, вырванные из ученической тетради, со следами губной помады и жирных пятен, небрежно писавшиеся от руки – последовали многочисленные доносы. Их изучали, анализировали, давали им какую-то оценку, но написанные кляузы в ход не пускали. В них не было ничего, кроме безумной любви двух непохожих людей.

«…Считаю своим гражданским долгом как коммунист и патриот нашей Советской родины довести до вашего сведения, что моя соседка из семнадцатой квартиры ведет аморальной образ жизни, завела любовника и встречается с ним вечерами. Убедительно прошу вас принять соответствующие меры…»

Лев Федорович невольно усмехнулся, представив доброхота. Наверняка какой-нибудь бобыль, изнывающий от ревности.

Перевернув страницу, прочитал следующий донос:

«…если женщина ведет аморальный образ жизни и заводит себе любовника, то она склонна к измене родины. Органы должны присмотреться к этой дамочке, не удивлюсь, если она связана с немецкими шпионами…»

Далее был слегка помятый лист бумаги с небольшим жирным пятном в самом углу. Наполненные желчью слова как будто бы прожигали пальцы.

«…обращаюсь к вам уже в третий раз. Однако с вашей стороны не было принято никаких радикальных мер. Видела, как соседка из второго подъезда Маруся Зотова целовалась со своим любовником. Личность его установить не удалось, но он часто наведывается к ней по ночам. Прошу принять меры к пресечению аморального поведения гражданки Зотовой. Какой же она подает пример подрастающему поколению, которое строит наше коммунистическое будущее…»

Дальше поперла такая откровенная грязь, что читать больше не хотелось. Лев Федорович еще раз взглянул на фотографию Марии Зотовой. Видно, она и вправду особенная женщина, если вызывает такую бурю «народного негодования». Половина города облегченно бы вздохнула, если бы ее отправили куда-нибудь на поселения в Сибирь.

Следовало оформить «Протокол задержания». Без этого никак! Взяв лист бумаги, майор принялся писать:

«Третьего марта на станции Бабаево комендантским патрулем в составе младшего сержанта Матушкина и рядовых Злобина и Герасимова был задержан немецкий диверсант, как впоследствии выяснилось, сержант Красной армии М. Н. Аверьянов, и доставлен в Вологодское управление НКВД. При себе М. Н. Аверьянов имел пистолет «Вальтер» и сто пятьдесят тысяч рублей…»

Заверив протокол своей подписью, он положил его в папку и подошел к окну. На улице было темно. На душе безрадостно. С этого момента Михаил Аверьянов находился под угрозой расстрельного приговора. Пятьдесят восьмая статья, часть первая, измена родине. Дело нешуточное. Приговор будет отсрочен, потому что Аверьянов будет включен в оперативную игру, но гарантию на благоприятный исход никто не даст, приговор могут привести в любое время. И самое скверное, этому никто не сумеет воспрепятствовать…

Заложив ладони за голову, Михаил Аверьянов уставился в темный потолок. Не спалось, мучила бессонница. Хотелось забыться, хотя бы ненадолго, а там, если повезет, оказаться в довоенной родной Вологде, которую любил. Тихий, спокойный зеленый городок, где так тревожно шумят кронами высокие клены.

Куда же подевалось все то, что он пережил? Как будто бы и не было ничего. А ведь это не так. Все осталось, и от этих воспоминаний никуда не убежать. Но самое главное – сейчас у него была Маруся. Вера в ее любовь буквально вырвала его из могилы и дала возможность жить дальше. Мало кто из врачей в госпитале верил, что ему удастся выкарабкаться – ранение было тяжелым, кроме того, он потерял много крови. Однако немецкие врачи сумели его вылечить, поставить на ноги. Сделали практически невозможное, относились к нему заботливо, словно он был одним из них. Так что даже трудно сказать, враги они для него или нет… Во всяком случае, стреляли в него не немцы, а свои, перешедшие на сторону врага, чтобы спасти собственную шкуру. Такие люди способны пойти на любую подлость.

Закрыв глаза, он думал о Марии, об их будущей встрече, о том, какая у них впереди будет долгая совместная счастливая жизнь. Во всяком случае, в это следовало верить. Незаметно для себя Михаил уснул, согреваемый мыслями о Марусе.

Связника задержали на почте в 16.30, а уже через полчаса он давал признательные показания. Как выяснилось, биография у него была вполне типичная для немецкого агента. Настоящее его имя – Зиновий Васильевич Поздняков. Родился в Новочеркасске в 1915 году, в семье майора императорской армии. На исходе двадцатого года его семья иммигрировала в Югославию, где и осела.

Учился Поздняков на юридическом факультете Белградского университета, где вступил в национальную организацию русской молодежи, созданную немцами для координации действий русского студенчества. Позже возглавил одно из подразделений союза и попал в поле деятельности «Абвера». После короткого, но содержательного разговора с сотрудником отдела «Абвер-2» был завербован и направлен для подготовки в разведывательный центр. В 1937 году был переправлен в район Вологды и по подложным документам сумел устроиться в бригаду обходчиков на железную дорогу.

Поздняков прекрасно осознавал, что оттого, насколько он будет откровенен, зависит его жизнь. Игра в шпионов для него закончилась в тот самый момент, когда ему в лицо направили пахнущий жженым порохом ствол пистолета. За прошедшие сутки сполна успел вкусить реальность – наручники на руках и сырой воздух в узкой камере Управления государственной безопасности Вологодской области. После разговора с майором Волостновым он сдал еще две диверсионные группы, с которыми раз в месяц поддерживал связь, но тот, не сводя с него строгих глаз, сказал:

– Этого мало, чтобы сохранить жизнь. Нужно вспомнить что-то еще.

– Я всего лишь связной… Моя задача – способствовать расширению агентурной сети и наблюдать за железной дорогой, – испуганно говорил Поздняков. – На связь с Центром я выхожу один раз в неделю и докладываю о том, что произошло за это время.

– Что ты должен был передать в этот раз?

– После встречи с агентом Филином я должен передать радиограмму о том, что встретил группу в условленном месте.

Майор в упор рассматривал связника. Обыкновенный, ничего такого, что могло бы отличить его от ровесников. Белобрысый, конопатый, сухопарый. Нацепит на лацкан значок и вполне сойдет за примерного комсомольца. Именно такие, без всяких опознавательных примет, необходимы в любой разведке. На идейного борца с Советским Союзом он не тянул – ссылался на собственную глупость и говорил о том, что Национальный союз активно опекается фашистским режимом.