Страшила - Майкл Коннелли

В общем, все это представляло для меня лишь преходящий интерес. И повышенный выброс в кровь адреналина вызвал лишь факт, что этот полицейский рейд был задуман как ответный ход за убийство Бэббит. Между тем это мероприятие могло спровоцировать в квартале расовые волнения. Я не сомневался, что именно эти гипотетические волнения помогут мне продать материал своему начальству.

Я бросил взгляд на подиум в тот момент, когда шеф полиции уступил место на трибуне Гроссману. Капитан подошел к микрофонам и начал свое выступление с рассказа о, так сказать, военнопленных, захваченных во время рейда. На экране слева от подиума стали одна за другой появляться фотографии задержанных со списком обвинений, которые против них выдвигались.

Затем Гроссман углубился в описание деталей проведенной операции, уделив повышенное внимание тому эпизоду, когда двенадцать команд, состоявших из шести человек каждая, одновременно в шесть пятнадцать утра ворвались в двенадцать различных квартир в квартале Родиа-Гарденс. Далее он сказал, что, несмотря на напряженный характер операции, ранения получил только один офицер, да и то из-за неблагоприятного стечения обстоятельств: как говорится, оказался не в том месте и не в то время. Упомянутый офицер торопливо шел по улице, чтобы занять позицию у задней двери одного из домов, в то время как его товарищи стучали в главную дверь. В этот момент разбуженный стуком подозреваемый, опасаясь, что у него во время обыска найдут нелицензированное оружие, подошел к окну и выбросил принадлежавший ему двуствольный обрез на улицу. Так уж случилось, что при этом обрез угодил точно в голову несчастного офицера, в результате чего последний упал без сознания. Однако находившиеся поблизости парамедики быстро привели его в чувство и, оказав первую помощь, отвезли в больницу для обследования.

Неожиданно на экране появился снимок того самого парня, который третьего дня отобрал у меня пятьдесят долларов в этом квартале. Гроссман представил его как Дарнелла Хикса, двадцати одного года, и назвал «уличным боссом», на которого работали несколько молодых людей и подростков, помогавших реализовывать наркотики. Не скрою, при виде физиономии парня я испытал немалое удовлетворение и решил, что в моем завтрашнем репортаже в списке задержанных его имя и фамилия будут фигурировать на первом месте. Это был мой способ «выделываться» — своего рода маленькая месть за «выделывание в стиле „Крипс“». Этот стиль Дарнелл Хикс мне тогда продемонстрировал.

Гроссман занял у аудитории еще десять минут, доводя до сведения общественности детали, которые департамент счел нужным обнародовать, после чего настал черед журналистов. Два телевизионных репортера задали Гроссману пару-тройку легких вопросов, словно метнув в него почти невесомые мячики для игры в софтбол, которые он так же легко отбил. Надо сказать, что трудных вопросов Гроссману никто не задавал — пока не поднял руку я. Гроссман сканировал взглядом зал и заметил мою руку. Он знал и меня, и где я работаю и на мячики для софтбола с моей стороны не рассчитывал, поэтому продолжал сканировать взглядом аудиторию — возможно, в надежде увидеть руку еще одного тупого телевизионщика. Но капитану не повезло, так как телевизионщики, похоже, решили взять тайм-аут, и ему пришлось-таки повернуться в мою сторону.

— У вас вопрос, мистер Макэвой?

— Да, капитан. Хотелось бы узнать, когда вы ожидаете выступлений со стороны темнокожего населения этого квартала.

— Выступлений со стороны темнокожего населения? Мы ничего подобного не ожидаем. Неужели кто-то будет протестовать против ареста наркодилеров и бандитов? Заверяю вас, что мы добились полной поддержки местного сообщества в связи с этой операцией. У темнокожего населения просто не может быть повода для недовольства.

Я засунул эту самую «полную поддержку местного сообщества» в задний карман — на будущее — и продолжил разрабатывать затронутую мной тему:

— Хорошо известно и даже задокументировано, что проблемы уличных банд и наркотиков тревожат население Родиа-Гарденс на протяжении долгого времени. Но департамент решился на проведение здесь широкомасштабной операции только после похищения и убийства в этом квартале белой женщины из Голливуда. Вот я и спрашиваю вас, задавался ли департамент вопросом относительно того, какова будет реакция местного населения, если эта операция получит дальнейшее развитие.

Белое лицо Гроссмана порозовело. Он метнул быстрый взгляд в своего шефа, но шеф полиции даже не подумал взять ответ на этот вопрос на себя или вообще хоть как-то помочь своему заместителю. Гроссману предлагалось выпутываться из затруднительного положения самостоятельно.

— Мы… Уг-м… смотрим на это дело по-другому, — начал он. — Убийство Дениз Бэббит лишь высветило проблемы в этом квартале и привлекло к ним всеобщее внимание. Наша сегодняшняя акция и аресты помогут здешнему сообществу стать лучшим, более комфортным местом для проживания. И никакого элемента расизма во всем этом нет. Разве мы в первый раз проводим подобные рейды в этой части города?

— Но пресс-конференцию по этому поводу вы уж точно созвали в первый раз, не так ли? — спросил я, чтобы еще немного позлить капитана.

— Честно говоря, не помню, — с запинкой ответил Гроссман.

Его глаза продолжали исследовать зал в поисках поднятой репортерской руки, но никто, увы, не пришел ему на выручку.

— У меня еще один вопрос, — сказал я. — Вам удалось, получив все эти ордера на обыск по делу Бэббит, найти место, где ее держали после похищения и где, натешившись над ней вволю, в конце концов убили?

Гроссман был готов к этому вопросу и дал на него классический уклончивый ответ:

— Это дело не в компетенции нашего департамента. Поговорите с полицией Санта-Моники или с кем-нибудь из офиса окружного прокурора.

Казалось, ему самому понравилось, как он ответил, срезав меня.

Действительно, со стороны все выглядело именно так, ибо я ему вопросов больше не задавал. Гроссман же, исследовав взглядом зал в последний раз и не заметив более поднятых рук, завершил пресс-конференцию. Я стоял рядом со стулом и ждал, когда Анджела Кук протолкается ко мне в конец зала из своего второго ряда. Я собирался сказать ей, что мне нужны от нее лишь заметки, касавшиеся начала конференции, так как все остальное я зафиксировал.

Однако первым ко мне приблизился офицер в форме, у которого я взял распечатки тезисов доклада, и указал на дверь в противоположном конце зала. Я знал, что эта дверь ведет в боковую комнату, где находится оборудование для демонстрации видеофильмов или фотографий, иллюстрировавших доклады полицейского начальства.

— Лейтенант Минтер хочет кое-что вам показать, — сказал офицер.

— Отлично. А я хочу кое-что у него спросить.

Мы прошли в эту дверь, за которой я встретил поджидавшего меня Минтера, сидевшего на краю стола. Это был красивый парень со стройным мускулистым телом, гладкой, кофейного цвета, кожей и ослепительной улыбкой, открывавшей белоснежные зубы. Ко всему прочему он обладал хорошо поставленной речью, данное обстоятельство как нельзя лучше соответствовало занимаемому им посту офицера по связи с прессой. Этот пост считался весьма важным в полицейском управлении Лос-Анджелеса, что, признаться, всегда вызывало у меня некоторое удивление. В самом деле, почему окончивший полицейскую академию коп, учившийся вести расследование и палить из пушки, должен заниматься болтологией, общаясь с журналистами, вместо своей непосредственной деятельности? Конечно, благодаря должности лейтенант чуть ли не ежедневно фигурировал в полицейских сводках в разделе новостей в газетах и на телевидении, но это не имело никакого отношения к настоящей полицейской работе.