Часовщик - Геннадий Ангелов

— Друг, я тебя редко о чём-то просил. Но то, что случилось…

Игорь замолчал, и я увидел, как по щеке у него побежала слеза.

— Поговоришь?

Что я мог ответить? Отказать? Нет, конечно. И я согласился, если новая встреча состоится, сказать об этом Часовщику.

— Игорь, ты пойми правильно одну вещь. Не стоит себя питать напрасными иллюзиями. Что случилось, то случилось. Часовщик может отказать. А ты при этом будешь надеяться и верить в чудо.

— Макс, я на всё согласен, на любое дело. Пусть только скажет. И вернёт Лилю. Жизнь без неё потеряла смысл.

Расстались мы около семи вечера. Игорь не захотел выпить пива, и поехать ко мне в гости.

— Не могу, Макс. В твоей квартире была Лиля. В последний раз. И всё будет напоминать о ней. Не могу.

Я пообещал, то, что будет в моих силах сделать. И на этом мы простились. Я провожал грустными глазами Игоря, глубоко в душе переживая его утрату. По дороге домой, я не переставал думать про Часовщика, и даже смешная, девушка, а-ля панк, с красно-жёлтыми волосами, пробитой щекой, и в коже, не смогла отвлечь от грустных мыслей. И стоило мне закрыть глаза и впасть в сон, как Часовщик, уже ждал меня, в другом конце пустого вагона, в зимнем пальто, шапке, рукавицах, с загадочным выражением лица. Я вскочил с места и последовал за ним, в уже знакомый тоннель, к заветной двери.

* * *

На улице бушевала метель, и обледенелая земля, чужая, не знакомая, не давала возможности насладиться всеми красотами зимы в полной мере. Холод, ветер, снег, всё это создавало впечатление новогоднего праздника. Когда с работы торопишься домой, 31 декабря, за праздничный стол, и остаётся дело за малым. Найти уставшего за день продавца, и за сущие копейки купить ёлочку, чтобы водрузить дома в ведро с песком, и украсить игрушками и гирляндой.

На нашем пути вырос двухэтажный деревянный дом. Он выделялся, среди маленьких, убогих строений, которые неровными рядами шли по улице. На крыше торчала широкая, массивная труба, и едва виднелась красная черепица. Толстый слой снега, купеческой, меховой шапкой, закрывал маленькое окошко чердака. С правой стороны дома стояло высокое крыльцо, с фигурными столбиками, с толстой коркой льда. Сосульки, свисали до самой земли, как будто их окатили из ведра водой, и ночью ударил сильный мороз. Через мутные стёкла в доме едва пробивался свет.

Окна с витиеватой резьбой, наличники украшены цветным орнаментом. Под крышей карниза резная листва, с длинными стеблями, сказочные птицы, замерли в полёте. Ставни украшены замысловатыми узорами, понятными только резчику по дереву.

— Это усадьба Корнилова. Богатая семья, владеет заводом, — громко крикнул Часовщик, под гул зимнего ветра.

Я замерзал, в тонкой курточке, и закрывал лицо локтём, чтобы снег не лип на глаза и ресницы. Сани, запряжённые лошадьми, появились из-за поворота, вызывая не меньшее удивление, чем зимний, безлюдный город. Тройка вороных коней, извергая из ноздрей густой пар, остановилась, как вкопанная, возле усадьбы, и кучер, в чёрном тулупе, по-молодецки спрыгнув на землю, стряхивал нагайкой налипшие на высокий воротник и плечи, ледяные сосульки. Лошади били копытом, и нетерпеливо ждали, когда им дадут команду, лететь наперегонки с ветром, и метелью, в холодный, зимний вечер.

— Прокатимся? Вижу, что замёрз, и поговорить нужно.

Кучер вытащил из-под сиденья огромный тулуп, весивший килограмм двадцать, не меньше. Я когда накинул его на плечи, от тяжести присел, с трудом переставлял ноги, и залез первым в сани. Зато с такой одеждой, не страшен, ни снег, ни метель, ни пурга. Воротник поднял, и как космонавт, в скафандре. Повернуться можно, всем телом, раскачиваясь, как медведь шатун. А так, смотри вперёд, и только.

— Трогай, Никитка, не торопись. Надо гостю показать город.

На санях, по бокам, горели два фонаря, слабым, тусклым светом. Сани скрипели, и подрыгивали на кочках и ухабах. Иногда полозья задевали землю, и слышался неприятный скрип, и в сугробы летели снопы искр. Невероятные впечатления, прокатится на лошадях, после метро, с его суетой, шумом, ощущая себя настоящим барином, с деревеньками крепостных и гектарами земельных угодий.

— Знаешь где мы? — спросил Часовщик, прищуриваясь.

— Похоже на Киев. Древний, если так можно выразится.

— Это место где я родился и вырос. Вон видишь Конная площадь? Фонтан замёрзший, называется «Иван». В конце девятнадцатого века здесь будет выпущен первый электрический трамвай.

— Сейчас это Европейская площадь?

— Так и есть.

Мы объехали площадь и выехали на набережную. Удивительно было смотреть на старинные, газовые фонари, и ещё пустынные земли, припорошенные снегом. В самом конце набережной Часовщик крикнул кучеру, чтобы тот остановился. И мы вышли из саней. Подойдя к обрыву, я увидел замёрзшую реку, покрытую толстым слоем льда.

— Вот здесь, Максим, когда-то вздыбал Перун, из этих самых вод. Плыл по стремительному течению, под суровыми взглядами крестьян. Это по повелению Владимира, после Крещения Руси, идола сбросили в Днепр. Выдубичи. Так называется местность. И замок невдалеке, видишь? Называется Всеволод Красный двор. Вскоре здесь появится Михайловский собор. Недалеко от этих мест, в восемнадцатом веке, прошло моё детство, на берегах Днепра. Босоногим мальчишкой, я гонял голубей, купался в Днепре, и помогал отцу в мастерской.

— Неплохо выглядите на свой возраст.

— Да уж, знал бы ты, от чего мне пришлось отказаться, в своей жизни, не иронизировал. Шестьсот лет прошло с момента установки первых башенных часов на Руси. Мой отец имел небольшую мастерскую, по ремонту часов, и приобщал с малолетства к работе. Трудно тогда жилось людям, многие голодали, не имея постоянного заработка. Семья у нас была большая, восемь человек. У меня имелся старший брат, и две сестры. У матери родные сёстры, братья, и все под одной крышей. Я работал с отцом, и к восемнадцати годам, мог починить самый сложный часовой механизм. Отец рассказывал, как Потёмкин, привёз Екатерине из Англии сломанные часы «Павлин», и Иван Кулибин смог их починить. Тогда мне хотелось учиться, часовому делу, но отправить за границу отец не мог. Не было денег. К тому времени появился в 1804 году, в Женеве, часовой завод, одним из первых, и там же, чуть позже образовалась школа часовых мастеров.

Сюда всё приходило с опозданием, и я с большим уважением и трепетом, держал в руках часы «Patek Philippe», и чуть позже «Omega». Ребята с улицы завидовали, когда я показывал отремонтированные часы. С особой важностью открывал их позолоченную крышку, и прикладывал каждому желающему к уху. Их ход, с секундной стрелкой, бился в такт с моим сердцем. И я решил свою жизнь посвятить любимому делу.

Однажды, к нам в мастерскую пришёл незнакомец. Отец тогда сильно заболел, простудился на реке, и я один управлялся в мастерской. И то, что мне показал незнакомец, вызвало неописуемый восторг в моих глазах. Это были золотые часы, ручной работы, у которых сломался маятник. И мне следовало их починить. Условием заказчика было, обязательным к выполнению, чтобы маятник был золотым, и не уступал настоящему. У меня имелась неделя на заказ. Всё бы ничего, но золото… Где его взять? В общем, мне удалось починить часы. И пришедший хозяин сильно удивился, когда я вскрыл заднюю крышку часов, и показал работающий механизм, с золотым маятником. Щедро оплатив мою работу, он пригласил меня к себе в гости. В гостиницу. И вот представь, бедный парень, приходит в шикарную, даже по современным меркам гостиницу, где его ждёт, в ресторане, за накрытым столом, хозяин часов. Наш разговор я запомнил дословно, Максим. Не догадываешься, кем на самом деле был этот человек?