Цивилизация перед судом истории. Мир и запад - Арнольд Тойнби

Эти неевропейские государственные образования национального свойства открыли для себя новую политическую форму, подходящую для их масштаба: они отказались от унитарной централизованной организации французского типа в пользу федерализма, который сочетает в себе преимущества разнообразия и перехода функций с возможностью единого, объединенного действия в целях, общих для всего союза. До настоящего времени единственным развитым государством такого типа и качества являются Соединенные Штаты, и они уже показали поразительный пример экономической мощи и энергии, которые способна развить политическая организация нового образца. Можно представить, однако, что Соединенные Штаты являются лишь первым достигшим совершеннолетия государством среди молодых государств, организовавшихся или организующихся на тех же федеративных принципах и в сравнимом с ними географическом масштабе. В отличие от Соединенных Штатов большинству неевропейских государств этого типа еще недостает некоего элемента, необходимого для полного раскрытия их потенциальных возможностей. Содружеству Австралии и Аргентинской Федеративной Республике не хватает населения; Южно-Африканский Союз стоит перед расовой проблемой, гораздо более острой, чем в Соединенных Штатах. Остальным не хватает то населения, то образования, то политического опыта и стабильности, а то и нескольких этих качеств сразу; многие из этих государств, без сомнения, настолько отягощены проблемами, что им, пожалуй, так и не удастся развить свои потенциальные возможности. Еще трудно предсказать будущее Соединенных Штатов, Бразилии, Мексиканской республики, Китайской республики, нарождающихся государств Индии и Пакистана; а судьба Союза Советских Социалистических Республик непостижимо загадочна. Тем не менее, если даже из этих молодых федеративных государств заокеанского типа и масштаба некоторые и окажутся на обочине, весьма возможно, что в течение жизни следующего поколения вне Европы разовьются новые федеративные государства типа и масштаба Соединенных Штатов — числом не меньше, чем национальных государств в Европе типа и масштаба Великобритании, Франции и Италии. Не одно из этих неевропейских государств еще можно будет сравнить по масштабам со всей Европой.

Таким образом, Европа в целом переживает процесс, когда ее затмевает заокеанский мир, который она сама же и вызвала к жизни, в то время как отдельные национальные государства Европы, каждое по отдельности, затмевают федеративные государства этого новою заокеанского света. Какое же будущее ожидает Европу перед лицом этой ситуации?

Кое-что из ее будущего можно предугадать по аналогии с прошлым. В конце концов, то, чего Европа достигла на сегодня, если беспрецедентно по размаху, то вовсе не беспрецедентно по характеру. И античная Греция, и средневековая Италия предвосхитили ее в свое время. Каждое из этих государств было разъединено на ряд городов-государств (полисов), которые в пропорциях своего соответствующего мира значили ничуть не меньше, нежели европейские национальные государства в пропорциях мира сегодняшнего. Каждое из этих обществ создало столь высокую цивилизацию и дало выход столь интенсивной и эффективно направленной энергии, что, несмотря на внутреннее разобщение — неистовый партикуляризм полисов и их постоянную братоубийственную борьбу, — Древняя Греция и средневековая Италия, каждая в свое время, сумели утвердить свое политическое, экономическое и культурное господство над окружающими варварами. И каждая из них в пору своего расцвета с презрением отбрасывала афоризм о том, что дом, разделенный раздорами, не устоит. Тем не менее конец их истории оказался трагическим свидетельством правоты этого суждения.

И в том и в другом случае избранный народ учил варваров следовать его образу жизни, и в том и в другом случае варвары научились следовать ему, но на более высоком материальном уровне. Греческие полисы оказались карликами по сравнению с более мощными державами — Македонской, Сирийской и Египетской монархиями, Карфагенской империей, Римской конфедерацией, — которые выросли по берегам Средиземноморья после экспансии греческой цивилизации в век Александра, а Греция сразу же стала местом паломничества, университетом и полем боя между этими эллинизированными державами. То же случилось и со средневековой Италией — и здесь история имеет определенную аналогию: новыми силами, вызванными к жизни продвижением итальянского Ренессанса за пределы Альп и начиная с конца XV века подавившими города-государства Милан, Флоренцию и Венецию, были те самые европейские национальные государства — такие как Испания и Франция, — которые ныне на наших глазах подавляются влиянием Соединенных Штатов.

Когда мы задумываемся об этих прецедентах, естественно, возникают два вопроса — первый: как случилось, что новообращенные варвары, которые во всем остальном были пассивными учениками и неловкими имитаторами своих греческих и итальянских учителей, смогли решить ту единственную жизненно важную проблему политического строительства в широком масштабе, которую их учители неоднократно пытались разрешить, причем без всякого успеха? И второй: почему греки и итальянцы вновь и вновь терпели неудачу в отношении политической консолидации, когда им уже было совершенно ясно, что расплатой за эти постоянные неудачи будет политическое и экономическое крушение? В Греции IV–II веков до н. э. и в Италии XV–XVII веков христианской эры все и каждый оплакивали сохранение старого партикуляризма, все пытались преодолеть его, и каждая такая попытка кончалась неудачей, пока наконец и греки, и итальянцы, отчаявшись, смирились с судьбой, казавшейся неизбежной. Почему же народы, обладавшие изобретательностью и творческим потенциалом во всех других областях, оказались столь неумелыми в этой единственной области, даже несмотря на высший стимул к самосохранению?

На первый вопрос ответить сравнительно легко. Иноверцам удалось построить вокруг Храма политические организации более широкого масштаба, чем те, что были у греческих или итальянских городов-государств, не потому, что они обладали большей политической мудростью или опытом — напротив, у них не было ни того ни другого, — а потому лишь, что политическое строительство гораздо легче идет в новой стране на окраинах цивилизации, чем в старой стране в ее центре. Легче, ибо больше свободного места, нет старой застройки в том месте, где архитектор задумал новый проект. В новой стране на краю земли политический архитектор имеет много места и никаких обязательств. Даже если архитектор этот не слишком способен, ему не так трудно построить нечто более просторное и удобное, как его высокопрофессиональному и талантливому коллеге, которому приходится работать в условиях тесной строительной площадки в самом сердце перенаселенного древнего города, под сенью памятников прошлого. Это всего лишь преимущество географического положения, а не заслуга местного архитектора, недаром размашистое строительство всегда начиналось на окраинах городов, а не в центрах; но, хотя в том нет вины талантливых обитателей центра, последствия, навлекаемые на них, ничуть не менее серьезны.

Пытаясь ответить на первый вопрос, мне кажется, я указал и ответ на второй — почему греки и итальянцы, когда их полисы померкли, а их независимость оказалась под угрозой из-за роста больших государств вокруг них, так и не смогли объединить эти города-государства под единой политической структурой на порядок выше. Ответ, похоже, в том, что они не смогли высвободиться из-под власти собственных великих традиций. В эпоху расцвета Древней Греции — эпоху создания великой цивилизации, которая впоследствии покорила весь мир, — независимые Афины, независимый Коринф, независимая Спарта были выдающимися деталями политического ландшафта. Отбросьте мысленно независимость этих великих полисов в великую эпоху, и все, что было великого в то время и в той цивилизации, может померкнуть. Независимость полисов имела те же корни, что и сама цивилизация, а это означает, что она неискоренима, покуда существует данная цивилизация. Без независимых Афин и независимой Спарты не могло быть мира Греции. С другой стороны, новые греческие полисы, основанные Александром и его последователями на азиатской земле, не имели той драгоценной традиции независимости, которая препятствовала бы им объединяться с другими полисами того же типа или образовывать федеративную организацию большего масштаба. Во времена, когда спасение зависит от нововведений, парвеню найдет свое спасение скорее, нежели аристократ.