Начало и становление европейской музыки - Петр Мещеринов

sterben!» «Се – от века определение: человек, ты должен умереть!» Затем к фуге подключается сопрано со словами из Апокалипсиса: «Ja, komm, Herr Jesu, komm!» «Се, гряди, Господи Иисусе!» А затем к голосам хора присоединяются флейты и виолы, которые начинают декламировать мелодию хорала: «Ich hab’ mein’ Sach’ Gott heimgestellt». Вот слова этого хорала: «Я предаю все мое Богу – пусть Он творит со мной угодное Ему. И если суждено на сей Земле мне жить еще, да воле Его я не воспротивлюсь, но со смиреньем да приму ее».

Этот хор до чрезвычайности сложен. Со стороны текстуальной мы видим, точнее, слышим, здесь сочетание трех начал: Ветхий Завет, Новый Завет и человеческая душа. Ветхий и Новый Заветы выступают здесь прямо, непосредственным произнесением текста. Слова хорала не произносятся, но звучащая мелодия отсылает слушателей к тексту, по сути являющемуся сугубо личным излиянием души. Напомню, что тогда все эти мелодии были знакомы людям так же, как нам знаком напев молитвы «Царю небесный». Со стороны музыкальной в этом хоре все располагается по-иному. Хоральная мелодия в церковном искусстве того времени носила объективирующий характер: несмотря на то что с мелодией было связан всегда очень личный текст, сам хорал в совокупности служил организующим стержнем богослужения, выражением того самого отстраненного взгляда Sub specie aeternitatis, т. е. с точки зрения вечности, о котором я говорил выше. Также характер объективности носила и фуга, как строгий стиль сочетания звуков. И вот между этими двумя объективностями оказывается зажата и бедная умирающая человеческая душа, которая только и взывает жалостно: «Се, гряди, Господи Иисусе!». Эти воззвания не заданы никакой строгой формой, как фуга и хоралы, и подчеркивают именно субъективное начало. Такое сочетание субъективного и объективного текстового и музыкального создает необыкновенно сильный эффект.

В конце хора Бах вообще совершает поразительную вещь, в один момент он убирает всю эту объективацию: фуга перестает быть фугой, все голоса в едином порыве устремляются вверх. Хорал перестает быть хоралом. Флейты, исполняющие строгую хоральную мелодию, вдруг опять, как во вступлении, начинают захлебываться и трепетать. Опять появляются мерные тяжелые шаги смерти, и человек оказывается со смертью лицом к лицу, один на один. В повисшем одиночестве сопрано последним своим словом произносит имя Иисусово. Так Бах изобразил пришедшую смерть. Я много говорил, пытаясь выразить смысл того, что написал Бах. Давайте теперь послушаем, как это все звучит. Итак, напомню слова: хор распевает Ветхозаветную цитату: «Се – от века определение: человек, ты должен умереть!» Сопрано голос души призывает: «Се, гряди, Господи Иисусе!» Оркестр исполняет мелодию хорала «Я предаю все мое Богу», а в конце хора изображается сама смерть.

Прежде, чем мы прослушаем еще один фрагмент из 106-й кантаты Баха, я хочу сделать отступление, касающееся распространенного технического приема в западноевропейской вокальной музыке, а именно: повторения слов при пении, когда один и тот же текст при его распевании повторяется много раз. Непосредственно при молитве повторение слов не дозволялось, как не дозволяется и до сих пор в нашем православном богослужении. И поэтому все православные песнопения, в которых повторяются слова, являются грубым нарушением строя православной службы. Но западное богослужение, особенно лютеранское, помимо собственно молитвы, включает в себя и созерцательный медитативный элемент. В православии этого нет. Наше богослужение состоит только из молитвы, в нем нет места ни для пауз, ни для остановок для осмысления и переживания молитвенного содержания. Лютеранское богослужение устроено по-другому – оно чередует молитву и созерцание. Я вам рассказывал об этом в одной из предыдущих лекций. Само понятие медитативного созерцания в богослужении и молитве православным сегодня совсем не понятно, не знакомо и чуждо. Но на деле так вовсе не должно быть.

Здесь я обращусь к авторитету великого учителя православной церкви святителю Феофану Затворнику. Вот что он советует: после молитвы читать Писание или иную духовную литературу, и когда какая-нибудь мысль, как пишет святитель Феофан, вспадет на сердце, привлечет к себе особенное внимание, нужно обязательно остановиться на ней, осмыслить и прочувствовать ее со всех сторон, чтобы этим духовным созерцанием всесторонне напитать душу. А как человек насыщает душу мыслью? Прокручивает ее внутри себя снова и снова, а мысль при этом исторгает из сердца соответствующие чувства. Вот ровно это, остановка на духовном предмете, углубление в него, исчерпывающее созерцательное размышление, и делает духовная европейская музыка звуковыми эстетическими средствами. А техническим приемом для этого, в числе прочего, служит многократное повторение одного и того же текста. Между прочим, это лишний раз доказывает, что как таковая музыка не является и не может являться молитвой по существу. У духовной музыки другая функция, другая задача. Именно вот напитать душу, способствовать всестороннему созерцанию духовного предмета.

Теперь в свете вышесказанного вернемся к 106-й кантате Баха и послушаем еще один фрагмент из этого гениального заупокойного произведения. Он уже звучит под конец всего траурного действа, разворачивающегося перед нашим слухом. Бас поет фразу из Евангелия: «Ныне же будешь со Мною в раю», по-немецки – «Heute wirst du mit mir im Paradies sein». В бесчисленном повторении этих слов, каждый раз по-разному освещаемых музыкой, и проявляется тот принцип всестороннего созерцания, о котором я только что рассказывал. Неожиданно на эти слова накладывается заупокойный хорал, и это одна из основных заупокойных мелодий лютеранской церкви, аналогичная всем известному нашему православному песнопению «Со святыми упокой!». Вот текст этого хорала: «С миром и радостью я отхожу по Божьей воле, кротко и тихо воспряли сердце мое и душа. Обетованием Божьим смерть стала сном мне». Благодаря сочетанию свободных излияний сольного голоса на евангельские слова и строгого хорала вновь возникает единовременный контраст объективного и субъективного, но теперь он носит не трагически предсмертный характер, как в предыдущем музыкальном фрагменте, а преисполнен утешения от того обетования, которое звучит и в словах Христа, и в тексте хорала. В конце хора хорал остается один, голос солиста (субъективная сторона) как бы выключается. И нам остается созерцать благое мироустройство Божие. «Обетованием Божьим смерть стала сном мне». К полному умиротворению и приходит музыка к концу своего звучания.

Мы слушали с вами вступление и два хора из 106-й заупокойной кантаты. Продолжим обзор мюльхаузенского творчества Баха. Следующая кантата, написанная им (кстати, это единственная кантата, изданная при жизни композитора), – № 71 «Господь, Царь наш». Приурочена эта кантата к выборам в мюльхаузенский городской Совет в 1708 г. Сейчас прозвучит предпоследний хор из этой кантаты. Его текст опирается на цитату из 73-го псалма «Не предай врагу душу горлицы Твоей». Давайте послушаем, как разворачивает, осмысляет