"Матросская тишина" - Борис Седов

– Милиция, – поймав испуганный взгляд консьержки, на всякий случай буркнул один из бойцов, хотя и так было понятно, кто именно пожаловал. И тут же плотно заинтересовался бандитского вида бугаем с отчетливо сверкающим на виске свежим кровоподтеком. – Эй, ты! Стоять! Кто такой!? – Омоновец недвусмысленно поднял автомат.

– Дед Пихто, – глухо ответил Грек, поняв, что для него все кончено.

– Лицом к стене!!! Живо!!! Руки за голову!!! – рявкнули одновременно несколько голосов, заметив на руках Грека разорванные браслеты и сообразив, кто перед ними. Один из группы, особо злой и нетерпеливый, не дожидаясь, когда будет исполнена команда, прорвался из-за спин товарищей и нанес Артему сильный удар прикладом автомата в переносицу. И – завертелось.

Скрученный, вжатый лицом в стену, получивший еще один коварный удар, Грек дальнейшее помнил отрывочно. Сознание, в котором то и дело вспыхивали молнии от очередного полученного удара, после прямого попадания носка тяжелого омоновского ботинка в пах сразу заволокло кровавым туманом. Колени подогнулись. Во рту появился соленый вкус крови. Омоновцы избивали его самозабвенно, со знанием дела, умышленно метя в наиболее уязвимые места. Одним словом – профессионалы. Затем подхватили под руки, приволокли к микроавтобусу со шторками на окнах, без опознавательных трафаретов, и, открыв дверь, как чурку, запихнули внутрь, на пол между двумя рядами боковых сидений. Двое остались сторожить, время от времени продолжая наносить удары ногами и прикладами автоматов, двое других побежали в квартиру Уварова. Когда бойцы вернулись и сообщили своим товарищам, в каком виде обнаружили лейтенанта, в тесном салоне микроавтобуса началась настоящая мясорубка.

На последних проблесках сознания скрюченный, густо измазанный кровью Грек услышал произнесенную кем-то из ментов реплику:

– Мочить его, гада, надо! При попытке к бегству! И весь х… до копейки, – после чего стремительно рухнул в вязкое, пульсирующее и отчего-то не чернильно-черное, а багрово-рубиновое забытье.

«Наверное, уже замочили», – равнодушно подумал Артем, и время окончательно остановилось.

Пробуждение было болезненным, мысли в черепной коробке ворочались с трудом, как тонущий в болоте бегемот. Сначала вернулась боль, резкая, заставляющая ежесекундно морщиться и чем-то напоминающая зубную, только во всем теле сразу. Чуть позже слух начал различать окружающие скудные звуки, преимущественно шорохи. Потом появился странный металлический привкус во рту. Зрение включилось последним и не сразу. Артем поднял весящие добрую тонну веки, но увидел лишь размытые бесформенные кляксы. Проморгался – не помогло. Тогда протер глаза саднящими, покрытыми коростой ссадин руками. Опухшие пальцы прикоснулись к чему-то вязкому и липкому. Это была засохшая кровь. Ею было покрыто все лицо, включая волосы. Хорошо постарались, сволочи.

– Очнулся, брат? – совсем рядом с Артемом неожиданно послышался голос, как сразу отметил Грек, с явным кавказским акцентом. – Подожди, я сейчас…

Возникла какая-то возня, слух уловил шаги – сначала отдаляющиеся, затем приближающиеся.

– Не трогай лицо руками, заразу занесешь, – властно посоветовал голос. – Лучше вымыть и протереть чистым куском одежды.

На лицо Грека неожиданно стекла холодная влага. Вода. Попав в сочащиеся, едва покрытые корочкой свернувшейся крови раны, она вызвала новый приступ боли.

– Терпи, – спокойно сказал незнакомец. – И не вставай пока. Сейчас слегка оботру, легче станет…

Артем почувствовал, как расстегивается «молния» на его груди, как сухо трещит разрываемая по швам майка, стараниями добровольного санитара превращаясь в относительно чистый кусок хлопчатобумажной ткани. Незнакомец аккуратно, стараясь причинять минимум страданий, промокнул влажное лицо Артема и прежде всего густо залепленные бурой пленкой веки.

Грек открыл глаза и увидел склонившееся к нему болезненно худое, поросшее сантиметровой щетиной мужское лицо. На вид – лет сорока. С чуть тронутыми сединой вьющимися волосами, умными карими глазами и гордым орлиным профилем. Типичный горец. За спиной мужчины виднелся закопченный, в сырых плесневелых разводах потолок с тускло горящей лампочкой в сетчатом металлическом наморднике.

– Где я? – с трудом разлепив разбитые в лохмотья губы, прошептал Артем.

– В камере, брат, – сдвинув к переносице густые брови, спокойно сказал кавказец. – В изоляторе временного содержания.

– Давно? – Грек попытался подняться, но зверски избитое тело слушалось его плохо. На помощь пришел незнакомец. Он бережно взял соседа по камере под микитки, приподнял без видимого усилия и прислонил спиной к стене.

– Со вчерашнего утра, – сообщил кавказец. – Так что вторые сутки пошли, как тебя цирики приволокли. Ну, слава Аллаху, хоть очнулся. Значит, выкарабкаешься…

Артем огляделся. Камера, где он находился вдвоем с этим человеком, была похожа на каменный мешок. Размером три на четыре метра, с кое-как оштукатуренными лет полста назад кирпичными стенами, высоким потолком, забранным решеткой изнутри и «ресничками» снаружи крохотным окошком. В углу, рядом с дверью, располагалась дырка-параша, из стены куском торчала ржавая труба без вентиля, из которой капала на рыжий кафель и сбегала к дырке в полу мутноватая вода. Больше в камере не было ничего. Даже нар. Он сидел прямо на холодном каменном полу, на котором кое-где просматривались кляксы запекшейся крови. Видимо, его собственной, накапавшей, пока его тащили сюда из коридора. Рядом, на том месте, где он только что лежал, валялся мятый дорогой пиджак цвета «соль с перцем» с торчащим из кармана галстуком. Артем перевел взгляд с подстилки на стоящего рядом соседа по камере. Тот был в одной рубашке, расстегнутой на три верхние пуговицы. Из образовавшегося треугольника торчала буйная растительность.

– Спасибо тебе, – поблагодарил сокамерника Грек. – Меня Артем зовут.

– Не за что, брат, – вздохнул кавказец и опустился рядом, тоже прислонившись спиной к стене. – Я Иса Сухумский. Слышал о таком?

– Нет, – покачал головой Грек. – Я из Питера.

– Хороший город, – кивнул Иса. – Только сырой и холодный. У меня там девушка есть, стюардессой в «Пулково» работает. Марина.

Минуты две дружно молчали. Первым не выдержал кавказец. Спросил вежливо:

– За что тебя легавые так уделали, брат? Артем задумался. Действительно, за что?

Ведь когда эти гоблины в бронежилетах начали его всем скопом в подъезде гасить на глазах у перепуганной консьержки, никто из них еще не знал, какая участь постигла лейтенанта Уварова. Это потом, уже в автобусе, по новой навалились, суки. Однако пересказывать свои злоключения кому бы то ни было, кроме адвоката, Артем не собирался. Поэтому ограничился частично правдивым, предельно коротким ответом:

– Мента одного отметелил. Омоновца.