Вампир Арман - Энн Райс

– Маленький мужчина, карлик, эльф, – прошепталон. – Ты хочешь остаться таким навеки? Разве ты недостаточно спал со мной,чтобы знать, чем я могу наслаждаться, а чем – нет?

Я победил его, и на оставшийся до его ухода час он стал моимпленником.

Но на следующую ночь он отправил меня в нелегальный и ещеболее роскошный дом удовольствий, дом, содержавший для удовлетворения страстейсвоих посетителей только молодых мальчиков.

Дом был декорирован в восточном стиле, и, полагаю, в немсмешивалась роскошь Египта с пышностью Вавилона. Золотые решетки делилипомещение на маленькие отсеки, а латунные колонны, отделанные ляпис-лазурью,поддерживали над обитыми дамастом позолоченными деревянными кушетками балдахиныиз ткани лососевого цвета. От курящегося ладана воздух казался тяжелым, анеяркое освещение действовало успокаивающе.

Обнаженные мальчики, упитанные, уже вполне зрелые, сгладкими округлыми руками и ногами, горели желанием, были сильными и цепкими ипри этом оживляли любовные игры своими собственными бурными мужскими желаниями.

Казалось, моя душа превратилась в маятник, раскачивающийсямежду здоровой радостью от завоевания и полуобморочным сознанием необходимостиподчиниться, отдаться на милость более сильных тел, более страстных желаний иболее мощных и ласковых рук.

Я оказался в плену у двух умелых и своевольных любовников.Меня пронзали и вскармливали, молотили и опустошали, пока я не заснул так жекрепко, как спал дома в отсутствие Мастера и его чудес.

Это было только начало.

Однажды, очнувшись от своего пьяного сна, я обнаружил, чтоменя окружают странные существа неопределенного пола. Только двое из них былиевнухами, обрезанными с таким мастерством, что их надежные орудия могливздыматься не хуже, чем у любого мальчика. Остальные же просто разделялипристрастие своих товарищей к краске. Глаза у всех были подведены и оттененыфиолетовым, ресницы закручены вверх и покрыты лаком, что придавало их лицамжутковатое, безгранично отчужденное и равнодушное выражение. Их накрашенныегубы казались более твердыми и крепкими, чем у женщин, – и болеетребовательными. Они возбуждали и провоцировали меня своими поцелуями, словномужское начало, наделившее их мускулами и твердым членом, добавило потенциидаже их ртам. Улыбались они как ангелы. Их соски были украшены золотымикольцами, а волосы в паху покрыты золотой пыльцой.

Я не протестовал, когда они на меня набросились. Я не боялсяпереходить границы и даже позволил им привязать к кровати мои запястья илодыжки, чтобы они могли с большим успехом творить свои чудеса. Их былоневозможно бояться. Я оказался словно распятым, но это не доставляло мненичего, кроме удовольствия. Их настойчивые пальцы даже не позволяли мнезакрывать глаза. Они гладили мои веки и заставляли смотреть. Они проводили помоему телу мягкими толстыми кисточками. Они втирали во всю мою кожу масла. Онивсасывали, как нектар, пламенный сок, снова и снова вытекавший из моего тела,пока я не крикнул, что у меня его больше не осталось, что, впрочем, отнюдь ихне остановило. Чтобы в шутку поддразнить меня, они начали вести счет моим«маленьким смертям», потом меня перевернули, связали, и я моментальнопогрузился в восторженный сон...

Проснулся я, не думая о времени и забыв обо всех заботах. Вноздри мне ударил густой дым трубки. Я взял ее и втянул дым в себя, смакуязнакомый порочный аромат гашиша.

Я провел в том доме четыре ночи.

Обратно в палаццо меня вновь доставили во сне.

На сей раз я проснулся без сил, раздетый, едва прикрытыйрваной рубашкой из тонкого шелка кремового цвета. Я лежал на кушетке,перенесенной прямо из борделя в студию Мастера, а он сидел неподалеку и,видимо, рисовал мой портрет, отрываясь от маленького мольберта только для того,чтобы бросить на меня мимолетный взгляд.

В ответ на мой вопрос о том, сколько сейчас времени и какаяпо счету идет ночь, он промолчал.

– Итак, ты злишься на меня, потому что мнепонравилось? – спросил я.

– Лежи спокойно, – ответил Мастер.

Я откинулся на подушки, замерзший, чувствуя себя невероятноодиноким, обиженным, и совсем по-детски мечтал в тот момент лишь об одном:укрыться в его объятиях.

Наступило утро, и он ушел, так ничего и не сказав. Картинабыла блистательным шедевром непристойности. Я лежал в позе спящего на берегуреки, словно фавн, а надо мной стоял высокий пастух, сам Мастер, в сутанесвященника. Окружавший нас лес был густым, живым, с шелушащимися стволами игроздьями пыльных листьев. Вода в ручье была нарисована так реалистично, чтоказалась мокрой на ощупь, а я в изображении Мастера выглядел простодушным,погруженным в глубокий сон: рот полуоткрыт, брови нахмурены, видимо, подвпечатлением от неспокойных видений.

Я в ярости бросил картину на пол, надеясь размазать всекраски.

Почему он ничего не сказал? Зачем он навязал мне эти уроки,которые поставили между нами стену? Почему он злится на меня только за то, чтоя выполняю его указания? Интересно, не проверку ли моей невинности он устроилэтими борделями? Неужели его наставления о необходимости получать удовольствие– одно сплошное вранье? Я сел за его стол, взял перо и нацарапал ему записку:

«Ты Мастер. Ты должен все знать. Невыносимо иметь господиномтого, кто не умеет управлять. Либо укажи мне путь, пастух, либо отложи свойпосох».

Дело в том, что я чувствовал себя полностью вымотанным отудовольствий, пьянства, извращения всех моих чувств и к тому же одиноким – ивсе это только ради того, чтобы быть с ним, ради его руководства, его доброты,чтобы он убедил меня, что я принадлежу ему.

Но он ушел.

Я отправился на поиски приключений. Я провел целый день втавернах, пил, играл в карты, намеренно обольщал хорошеньких девушек, готовыхстать легкой добычей, чтобы держать их при себе во время разнообразных азартныхигр.

Затем, с наступлением темноты, я ответил на авансы пьяногоангличанина, бледного веснушчатого дворянина, потомка старейших родов Франции иАнглии, именовавшегося графом Гарлеком, который путешествовал по Италии, чтобыпосмотреть великие чудеса, и был полностью очарован многочисленными прелестямиэтой удивительной страны, в том числе и содомией.

Естественно, он считал меня красивым мальчиком. А кто так несчитал? Он и сам был далеко не урод. Даже бледные веснушки обладалисвоеобразной привлекательностью, особенно в сочетании с медного оттенкаволосами.

Он отвел меня в покои своего великолепного палаццо, гдедержал слишком много прислуги, и занялся со мной любовью. Это было недурно. Мнепонравились его невинность и неловкость. У него были чудесные голубые глаза,светлые и круглые, удивительно мощные, мускулистые руки и ухоженная, новосхитительно колючая оранжевая бородка.