Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой - Элизабет Тейлор

похож на Майка Тодда, как домашняя антенна на Эйфелеву башню. Мистер Элизабет Тейлор, пригодный только для занятий сексом и ношения пальто, когда у меня заняты руки.

Могла ли я не влюбиться, встретив Бартона? Могла, только если бы рядом был Тодд. В таком случае мы с Ричардом сыграли бы сценическую любовь и разбежались, а Майк долго в шутку корил бы меня слишком правдивыми и страстными поцелуями во время съемок.

Но Тодда не было, а Фишер все же ему не замена.

Тодда не было, а Бартон был. Живой, с волнующим до глубины души голосом, с потрясающей харизмой и… беспомощный в своей влюбленности в меня, которую он сначала неуклюже пытался скрыть под маской грубости, а потом сдался на милость победительницы, то есть мою.

Но победительница сама оказалась побеждена и готова сдаться на милость Бартона. Я не знаю, как это произошло, это сильнее меня, это выше меня, во сто крат выше, это не страсть, это Любовь, осуждать которую не имеет права никто! Просто страсть я бы пережила, все же Фишер отменный любовник, но без Эдди я вполне могла обходиться, а вот без Ричарда не могла не только прожить и дня, я не могла дышать, если не знала, что он рядом дышит тем же воздухом.

Я знаю, что говорилось вокруг, знаю, что болтал о нашей связи сам Ричард, он потом не раз каялся в этом. Говорили, что Бартону интрижка нужна только ради собственного престижа. Самая красивая женщина Голливуда, да еще и с миллионным гонораром в его объятиях, – это ли не признание нового статуса Ричарда Бартона, бывшего паренька из горняцкой деревни в Уэльсе? Ричард бахвалился перед приятелями после выпивки, а такое бывало каждый вечер, мол, он сразится с «Мисс Титьки». Это не слишком лестное прозвище Бартон дал мне еще до встречи на съемочной площадке.

На стороне Ричарда было все: его обаяние, его голос, мужественность, счастливая семья, пятилетняя дочка Кейт, которую он обожал и которая обожала своего папочку, терпеливая супруга Сибилл… Он мог не бояться сражения с «Мисс Титьки». Бартон и не боялся. Сражения не было, была страсть, даже не сначала экранная, потом перенесенная в жизнь, а сразу наша, между нами, и мы уже не различали, где съемки, а где реальность. Марк Антоний ли влюбился в Клеопатру, а гордая царица Египта потеряла голову от римского военачальника, или английский актер Ричард Бартон, глава счастливого семейства, свел с ума голливудскую актрису Элизабет Тейлор, мать троих детей и опекуншу четвертой девочки, и при этом забыл обо всем сам?

Мы сошли с ума, это стало видно невооруженным глазом всем. Первое время Манкевич пытался как-то защитить нас от внимания прессы, справедливо полагая, что мне хватит и предыдущих скандалов, но папарацци вездесущи, а уж если есть возможность раздуть скандал, то становятся сродни чесночному запаху, который можно сколько угодно выветривать или маскировать, он все равно проникнет всюду.

Сначала газетчики намекали, что я нужна Бартону лишь для привлечения внимания, мол, роман со знаменитостью ведет к известности. Наверняка в большой степени сначала так и было, Ричард на весь мир раструбил, что он не просто устоит перед «Мисс Титьки», но и сумеет прибрать к рукам эту красотку. Если он и влюбился с первого взгляда, то отчаянно сопротивлялся этой страсти. Я – нет, я в первое мгновение поняла, всем сердцем почувствовала, что это моя судьба. Даже если мы не будем вместе, то я уже не смогу быть ни с кем другим. Моя судьба – Ричард Бартон.

Я ненавижу папарацци, но должна признать, что если бы не их слишком настойчивая слежка, наш роман с Бартоном остался для него простой интрижкой. Ричард мог сколько угодно позже врать, что потерял голову с первой встречи. Может, и потерял, но тут же нашел, ему нравилось, что в него, как кошка в мышь, вцепилась самая красивая актриса Голливуда, что по пятам преследуют папарацци, узнают на улицах, пишут в газетах. Сибилл пока привычно терпела, считая, что между нами обычный служебный роман, который счастливо закончится, как только закончатся съемки, и о разводе никто не помышляет.

Наверное, так и произошло бы, несмотря на все ухищрения папарацци, их слежку, наше безумство, прятки на маленькой недостроенной вилле, всеобщее осуждение и настоящую страсть, испытываемую нами друг к другу. Как бы долго и трудно ни шли съемки, все когда-то заканчивается, закончились бы и они, мы бы разъехались и еще долго бы вспоминали сумасшедшую любовь, случившуюся в Риме. Возможно, даже встречались бы семьями, весело хохоча за стаканчиком виски над безумной страстью Клеопатры и Марка Антония, перешагнувшей пределы съемочной площадки.

Мы с Эдди уже почти оформили бумаги на удочерение крошечной Марии, родители которой согласились отдать нам ребенка просто потому, что не могли оплатить дорогостоящие операции по исправлению врожденного дефекта бедренной кости. Они разумно решили, что лучше уж пусть девочка будет в чужой семье, но здоровенькая, чем останется в собственной инвалидом. Это моя Мария, ты ее знаешь. Врачи сумели исправить все, что природа недодала, и Мария стала красивой, стройной девушкой, потому что в остальном та же природа к ней очень благосклонна. Малышке в ту пору не было и года, мы с Фишером чувствовали себя настоящими заботливыми родителями, казалось, наша семья состоялась, хотя у меня больше не могло быть детей.

Возможно, и поэтому Эдди не чувствовал беды, хотя его раздражал и обижал наш сценический роман, слишком бурный, для того чтобы оставаться только сценическим. Фишер не придумал ничего лучше, как… пожаловаться на нас с Ричардом Сибилл. На что он надеялся, что мудрая супруга возьмет в руки своего Бартона и все прекратится само собой? Сибилл успокоила моего мужа, сказав, что Ричард влюбляется во всех партнерш по фильмам и со всеми с ними спит, мол, закончатся съемки, и все вернется на круги своя.

Наверное, так и было бы, но однажды из Бартона привычно полезло его извечное желание доказать всем непонятно что, и он с валлийским упрямством принялся доказывать Фишеру, что я люблю его, Ричарда, а не своего мужа, ни на что не годного Эдди. Зачем ему понадобилось унижать и без того не слишком счастливого Фишера, не знаю, скорее всего сказалось валлийское настырное стремление разрушить все вокруг себя. Позже Ричард точно так же бессмысленно и жестоко разрушил и наш с ним брак, разрушил, чтобы всю жизнь жалеть об этом!

Сцена произошла на нашей вилле, где мы жили своей