Мама на фоне измены - Евгения Мэйз

рук. — Не получилось тогда, думаешь получится сейчас?

— Ты о чём?..

Он вновь хватает мои пальцы, тянет за собой и отпускает, втолкнув меня в кухню.

— Ты прекрасно знаешь о чем я!

— Неа!

Я оглядываюсь по сторонам, определяя, где второй выход из этого помещения.

— Черта с два ты от меня отвяжешься сегодня! — бросает он, перегородив собой выход. — Думаешь поматросить меня и бросить!

Мне смешно выслушивать эти стародавние обвинения. Три года тому назад я просто хотела сбежать, чтобы не испытывать неловкости по утру. А сейчас мне неудобно из-за тетки неподалеку и самое главное, я не хочу разбудить девочку. Буду чувствовать

— Паш, ты ведь подтвердил, что это всего лишь секс-кекс…

— Шмекс, — заканчивает он за меня. — Это был он, но не списывай меня со счетов так рано.

Честно? Не хочу ни уходить, ни оставлять его, но… Где мое чувство гордости?

*Обижусь на кондуктора и пойду пешком т. е сделаю назло, но мучиться буду сам.

Глава 13

Где? Где?

Она на месте. Просто она немножко разомлела благодаря двум факторам. Нет. Даже трём. Первый, я стала иначе смотреть на мир, приняв на грудь пару бокалов выдержанного напитка на основе забродивших ягод и фруктов. Второе, мои гормоны и нервные клетки угомонились, получив эндорфины и копию их самих, но в мужском обличии. Третье, я все это время вспоминала лишь хорошее, получала большей частью позитивные новости и думала о существе, которое вообще ни в чем не виновато.

Но гордость напомнила о себе, попросив уйти ни в коем случае не считаясь с Пашей. Мало ли что он там хочет?! Надо уйти и срочно. А почему? Я не могу объяснить себе это.

— Ладно. Найду дорогу самостоятельно.

Я говорю это, но высвободиться не пытаюсь. Бесполезно. Это смешно и не смешно одновременно его желание не отпускать и не давать мне проходу.

— Время на то, чтобы я сделал бутеры ты мне тоже не дашь?

Я мотаю головой из стороны в сторону.

— Знаю, я твои бутеры, — отвечаю я, вспоминая его произведения кулинарного искусства. — Паш, правда, время позднее.

Не хватало только разбудить ребенка, чтобы почувствовать себя в конец распутной.

Не могу ничего с собой поделать, когда рядом дети — готова потворствовать им во всем, а уж тем более таким крохотным.

— Паааш?

Мы оба вздрагиваем, услышав где-то наверху знакомый, капризный и тянущий его имя голос.

За секунду до того, как к нам спустилась бывшая Бурова, он переменился и в лице, и во взгляде. Он стал и растерянным, и несчастным, и злым.

— Кать, я понятия не имею, как она оказалась здесь. Поверь мне!

Сейчас я верю ему, потому что Смородина просчиталась, а если по-честному, то набралась. Как можно было забыть о том, что она подходила ко мне сегодня? Или она рассчитывала, что я не вспомню ничего?

— Катя? Паш, мы же договаривались!

Смородина очень плохо изображает удивление. Так же как очень плохо одета для дома, который она представляет своим. Ну кто спит в чулках, поясе и кружевном белье?

— Кать, смотри на меня! Не на нее! Ее не должно быть здесь! Я не знаю!..

— Я тебе верю, Паш, — говорю я, перебивая его. — Правда верю.

— Правда?

Ещё никогда не видела его таким уязвимым, а ещё уставшим и слабым, хотя, насчёт последнего… Это не точно.

— Да. Она уже подходила ко мне сегодня и интересовалась, а счастливы ли мы втроём?

Вижу, как его отпускает немного.

— А ты повелась! Как дура!

Смородину не заткнуть. Она продолжает вещать с лестницы. Вернее, играть в спектакле…

— Господи, видела бы ты свое лицо! — продолжает орать Смородина, но приблизиться не спешит. — Паш, мы ведь договаривались с тобой!

Буров вновь превращается в тучу. Его светлые глаза мечут молнии, лицо темнеет, а мышцы напрягаются так, что кажется, он становится больше, как минимум вдвое

— Никаких мужиков и баб в доме! Выстави ее за дверь!

— Разберись со своими женщинами, — говорю я, стараясь игнорировать присутствие Смородиной, ее слова и свои собственные мысли.

Мне стоит думать о том, как Яна нашла меня, а не о том, как одновременно эти двое появились на острове и уж тем более не о том, что она говорит.

— Не слушай ее, пожалуйста, — просит Пашка, дотрагиваясь до моих плеч. — Между нами нет ничего.

— Ничего кроме ребенка!

Если она врёт, то зачем делает это? Только из-за характера? Только из-за желания поквитаться за то, что забрали ее? За то, что ей предпочли другого?

— Она хочет поссорить нас, — говорит Пашка, а сам скрипит зубами.

Я знаю какой он в ярости и очень-очень и очень не завидую Яне.

— Тогда мне надо уйти отсюда, — говорю я, смахивая вдруг набежавшие слезы. — Не вздумай провожать меня.

Не знаю откуда взялась влага в уголках глаз. Может это подсознание балует. Но я на самом деле больше рада этому вечеру, чем расстроена ему.

Конечно я не прочь вернуться на несколько минут назад, чтобы передумать идти к нему в дом.

Но если бы этого не случилось, возможно, у Янки получилось бы реализовать куда более изощренный сценарий.

— До двери то можно? — осведомляется Пашка, взяв меня за локоть. — Ян, тебе бы лучше исчезнуть, когда я вернусь!

Можно конечно, но я бы на его месте не оставила своего ребенка рядом с этими двумя даже на тридцать секунд.

Няня, преследуя свои цели, даже не намекнула о чужом человеке в доме.

Что такого ей могла предложить Янка, кроме денег? Хотя, что это я? Некоторым не нужно ничего кроме них.

— Не злись, Буров, — говорю я, стараясь поддержать его немного. — Это всего лишь закон отложенной справедливости.

Он не улыбается, глядя на меня. Я не уверена, а знаю, что он сожалеет о том дне, когда познакомился со Смородиной. Годы бесшабашной молодости прошли, Пашка повзрослел, а кто-то так и остался там.

— Старайся воспринимать это философски.

— Легко тебе говорить, Ветрова. Это ты идёшь спать, а мне разбираться с двумя бабами. Но я понял тебя — за эгоизм надо платить.

У Бурова и правда сложный день сегодня и вряд ли он закончится через пару минут. Или, нет?

— Сделай для меня кое-что? — просит Пашка, прежде чем отпустить меня за дверь.

— Что?

Я одной ногой на траве, а другой ещё стою на мраморной плите его двухэтажного дома из камня, металла и стекла.

— Кое-что, что заставит поверить мне окончательно, а заодно не даст смыться куда-нибудь.

— Буров, ты наглец!

Я смотрю ему