Вторая жизнь - Маша Трауб

Стены были обильно украшены фотографиями – маленький Рома, молодая Валентина Даниловна, Рома на руках у матери, Рома на утреннике в садике, Рома на выпускном в школе. В углу стояла рамка для репродукций или крупноформатных фотографий, под которой лежали в беспорядке бумажные иконы. Задняя картонка прилегала недостаточно плотно, и изображения святых обсыпались книзу, навалившись одно на другое.

На диване лежало вязание – нитки, крючок, – Валентина Даниловна вязала голубую шаль. На стене над диваном в ряд висели картины – цветы, кошка, снова цветы. Лиза присмотрелась и поняла, что картины сделаны из косточек – арбузных, дынных, сливовых. Фоном служил рис, а ободок – из кофейных зерен.

– Это вы сами сделали? – спросила Лиза.

– Что? – Валентина Даниловна переключила внимание на гостью. – Сама, конечно, а ты что, не умеешь? Вяжешь хоть? На спицах или крючком?

– Нет, я не вяжу, – ответила Лиза.

Валентина Даниловна поджала губы, хотя там и поджимать было нечего.

– Очень красиво, – похвалила Лиза, показывая на картину из косточек.

– А я вяжу. Тут в больнице неделю была, так четыре шали связала. Думала, свихнусь. Раздарила, конечно, а теперь думаю – надо было продать. Ромка, ты как думаешь? Может, мне продавать начать?

Рома кивнул. Он ел пирожки и с хлюпом запивал чаем. Кухня была маленькая, рассчитанная на двоих, устроенная под двоих – две табуретки, на столе – две разнокалиберные чашки, тарелка с пирожками – одна, предназначенная для Ромы.

– А ты что ж, фигуру бережешь или как? – Валентина Даниловна больно ткнула Лизу пальцем в бок. Ей никто не предложил сесть, да и некуда было. Лиза так и стояла в проходе, прижимаясь к боку дребезжащего холодильника. Рома же продолжал чавкать и хлюпать.

Лиза почувствовала, что ей нехорошо. По спине тек пот, ее тошнило.

– Ты чего зеленушечкой-то покрылась? – с интересом, но без всякого беспокойства спросила Валентина Даниловна. – Бухала? Блевать тянет?

– Ей еще в кафе стало плохо, – с набитым ртом объяснил Рома. Он все же догадался встать и усадить Лизу на стул в комнате.

– Ничего, это с непривычки. Дорога тяжелая, – объяснила она, изо всех сил стараясь не обращать внимания на слова из лексикона свекрови – «зеленушечка», «бухать» и «блевать».

– Так чего, тяжелая? – удивилась Валентина Даниловна. – Это ж ты без сумок даже! А как я? Две сумки в руки, одну в зубы и телепаюсь-мотыляюсь по автобусам. А электрички-то какие хорошие стали! Я тут ехала на одной – там сиденья как в самолете. Хоть взлетай. Такие голубенькие, чистенькие, спинки ровненькие. Милота-Воркута!

Лиза, решив дать себе передышку, встала и пошла в ванную. Долго крутила кран горячей воды, но текла только холодная. Она вышла из ванной.

– Простите, там что-то с водой…

– Что, опять краны́ сорвало? Да чтоб его! У меня на крана́х больное место. В умывальнике все время срывало, так я его убрала. Что ни день, то чинить-починять! Да слесарь больше меня зарабатывал! Ты что, дернула, что ли? Наверняка крутанула и сорвала.

– Я не дергала, просто нет горячей воды.

– Так тебе горячая была нужна? Сразу бы так и сказала! Это колонку надо зажечь. Ты с колонкой-то умеешь? Нет? Запомни, сначала воду пускаешь, потом зажигаешь. Если вода не пущена, то колонка взорвется. Поняла?

– Мам, давай я сам сделаю. – Рома встал, включил воду, зажег колонку.

– Теперь можно? – спросила Лиза.

– Это ж тебе колонка, а не атомная электростанция! Подождать надо, пока нагреется. Тебе теплая или горячая?

– Если можно, горячую.

– Ромка, подкрути там! Я ж по молодости тоже такая была – чуть дунь, уже в обмороке валяюсь, а сейчас нормуль. Слушай, а знаешь, что у меня есть? Пакеты блевательные! Мы с «Любавой» на теплоходе катались, так там всем блевательные пакеты выдавали. Такая бумага хорошая – крафтовая. Ну я и прибрала чуток. Думала, корзинки из этой бумаги сделаю. Чтобы всякие ключи-перчатки складывать. Нарезал, накрутил, на клей присобачил и живи не тужи. Так давай я тебе дам. Про запас. Да мне вообще зарплату должны выдавать блевательными пакетами – так тошнит от этой работы. А что – всех тошнит, куда деваться-то? У меня-то печатный станок давно сломался. Сколько дверью ни хлопай – денег не печатает. Вот и пентюляюсь на работу.

– А «Любава» – это что? – вяло поинтересовалась Лиза.

– Так это ж ансамбль наш. Ромка тебе что, не рассказывал? Мы гран-при взяли на конкурсе в прошлом году, и это я еще не в голосе была. Это ж моя отдушина – попоешь, так, глядишь, и жить хочется. Мы русские народные поем, частушки, но и современное можем. Надо только мне схудеть чутка, а то я в костюм не влезаю. В прошлый раз так затянулась, что дышать не могла, поэтому и не в голосе была. Мы еще и танцуем. А я девкам своим показываю, что если руку подниму, все, кранты – платье прямо на мне и разойдется. Ну, я встала деревцем в центре, такая березонька размером с дуб, а девки вокруг меня хороводы наяривали. Я только из стороны в сторону покачивалась. Мне форму держать надо. Без формы никак. Ромка, когда мальцом был, я ж своими связками его и кормила – спать уложу, стулья к кровати придвину, чтоб не свалился, а сама в ресторан, петь-горланить, еду соберу со столов, так и проживали. Сама, помню, банку кильки открою, на хлеб положу и сижу жую. Ох, молодая была, ничего не боялась. Вся такая смелая-загорелая по таким кабакам шастала. Дура была. Это вы, молодые, жизни не знаете. По кабинетам красивым сидите, а мы… Зато я сейчас тоже начальница – за фестивали да мероприятия отвечаю. Девки бегают, шуршат – Валентина Даниловна то, Валентина Даниловна се. А кто деньги выбивает, кто на ковер ездит? Валентина Даниловна! Да еще про себя не забыть! Я говорю, вы покажите, кому дать, чтоб денег выделили на мероприятие, так я дам, даже с удовольствием. Нет, все жадные, за лишнюю копейку удавятся. А у меня ж дача. Я там весь дом под дуб, под ясень отделала. Красота – не могу. Смотрю и чуть не плачу, какая красота. Вот доделаю, будем спать-отдыхать, да, Ромка? А за материалы двести тыщ отдай, не греши. Ромка, слышь, может, мне опять пойти погорланить? В ресторан наш, «Заокский», что ли? Там, правда, Анька подвизалась, шалава безголосая, сиськами трясет, глотку дерет так, что, глядишь, обосрется ненароком. И стоит некрасиво – как на толчок присаживается. Тоже мне Тинка Тернер нашлась. У Аньки что – грудь да морда еще свежая. Звезда… нашлась. Я Толика, хозяина, хорошо знаю, говорю ему, тебе голос нужен или сиськи, а он мне говорит – сиськи. Ну не козел? Как был в молодости козлом, так и остался. Лысый уже, с простатитом, а все туда же.

– Вы же учительница… – промямлила Лиза. – Рома говорил, что в музыкальной школе… педагог известный.

– А я и швец, и жнец, и на дуде игрец! – расхохоталась Валентна Даниловна. – Конечно, утром я педагог, а вечером певица. Да ладно, это я молодая рулады выводила – и под Пугачиху могла, и под Ротару. Сейчас вот только «Любава» осталась. У нас все прилично. Сарафаны, кокошники – не придерешься. Мы в этом, в тендере, нет, в тренде, Ромка, я правильно говорю? Я с годами умная стала – куда ветер дует, туда я и нос держу. Поэтому и дачку отстроила. Слышь, Лизка, ты такая худая, присоветуй мне, на какую диету сесть. Только недолго – я долго не жрать не могу. Присоветуешь?