Возвращение Фабрицио - Марк Фруткин

Коренастый средних лет конюх, работавший на герцогской конюшне, увидел Бруно и ткнул в него пальцем:

— Вчера вечером я видел его позади замка. Негодяй, должно быть, вынюхивал, как пробраться на конюшню.

Толпой овладело исступление. Женщины стенали, мужчины свирепо смотрели на мальчишку. Служанка пихнула Бруно, который был слишком потрясен, чтобы увернуться. Монах схватил его и подтолкнул к герцогу, мальчик упал на колени. Тут же все вспомнили, как видели его с длинным ножом. Никто не сомневался, что он убил лошадь и сторожа.

Герцог в ярости поднял Бруно за волосы и встрянул как сноп соломы. Кто-то принес веревку.

— Повесить его! — крикнул мужчина.

— Повесить его! Вешай дьявола! — завопила толпа.

— Я ничего не сделал! — Мальчик дрожал, глаза его расширились от страха. — Ничего!

Герцог подтолкнул Бруно к двум своим людям, те держали его за руки, пока готовили веревку. Герцог перекинул конец веревки через флагшток у входа в ратушу.

— Я ничего не сделал! — снова закричал мальчик. Он неудержимо трясся, глаза от ужаса казались безумными.

Только тогда адвокат дьявола, который стоял позади толпы и наблюдал, не вмешиваясь, увидел, как Элеттра шагнула вперед.

— Отец! Отец, — повторила она, привлекая его внимание. — Прошу вас, остановитесь. Нет причин думать, что этот ужас совершил Бруно. Прошу вас, отец, отпустите его. Мальчик невиновен.

Герцог посмотрел на нее, держа в руке веревку:

— Дочь моя, откуда тебе это известно? Какие у тебя есть доказательства?

— Я заглянула в свое сердце. Доказательство там, в моем сердце. Я знаю, что он невиновен.

Герцог озадаченно наморщил лоб. Ответ сбил его с толку. Он оглянулся и вздохнул. Повернувшись к дочери, он увидел выражение ее лица — печальное и молящее. Гнев оставил его. Толпа затихла, мальчика отпустили, он юркнул в ближайший переулок.

Глаза Элеттры были влажными и темными. Она стояла одна, толпа исчезла. Прежде чем подняться к себе, адвокат обернулся и внимательно посмотрел на нее. Девушка стояла опустив голову совершенно неподвижно. Одинокая и в то же время неподдельно сильная. Почему она сказала, что доказательство — в ее сердце, а не в сердце мальчика? Аркенти покачал головой. Словно хотела смутить отца, пробиться сквозь его гнев, остановить его словами, в которых не было логики. Он видел, как девушка смотрела вдаль. Видел лицо, смягченное скорбью, но выражавшее решимость, твердость в ее глазах и упругую линию подбородка.

День, проведенный в беседах со свидетелями, затем неудобоваримая пища — пережаренная телячья печень, плавающая в масле, и несколько часов чтения утомили адвоката дьявола. Поскольку глаза у него слипались и он снова и снова вчитывался в один и тот же абзац, адвокат решил спуститься по широкой мраморной лестнице и выйти на площадь глотнуть свежего воздуха. Казалось, весь город взбудоражен недавними убийствами. Аркенти почувствовал, что всеобщее беспокойство отражается и на нем. Оно заставило его погрузиться в воспоминания о Риме, о своем ощущении, что за ним из Рима в Кремону следует какая-то мрачная туча. Пряча рукопись в стол, он заметил погребальный саван Фабрицио Камбьяти и сунул его в карман.

Когда несколько минут спустя адвокат вышел на площадь, голова у него шла кругом от тревожных мыслей о Риме, о том, что там творится в его отсутствие. Аркенти чувствовал, происходит что-то ужасное, ему казалось, что земля уходит у него из-под ног, что он теряет опору.

Круглый глаз луны, окруженный россыпью звезд, взирал с небес на город. Сотни луж, оставшиеся на площади после недавнего дождя, отражали луну. Отражения дрожали и расплывались под дуновениями сырого ветерка. Внезапно звезды закружились и выстроились аркой на небосклоне. Все разлеталось, двигалось — и в небе и на земле. Серая птица размером с ворона села на ступеньку собора неподалеку от него. Птица прошлась взад и вперед. Она открывала и закрывала клюв, но не издала ни звука. Блестящим черным глазом птица уставилась на адвоката. Ему стало не по себе. Очередной порыв ветра подхватил птицу, и она улетела. Словно черный клуб дыма после конклава кардиналов. И в этот миг он понял с необыкновенной ясностью: Бенедикт умер. Папа мертв.

Адвокат ощутил дрожь сомнения, будто первое легкое колебание земли перед землетрясением. Он, спотыкаясь, шел по площади, едва понимая, где находится.

Аркенти обнаружил, что держится за колонну перед собором. Его била дрожь, словно земля погибала. Он вспомнил, что этот самый собор, эта церковь, этот оплот веры много веков назад рухнул во время землетрясения, еще даже не будучи достроен.

Что мне делать? Я не могу теперь мчаться в Рим. Здесь меня одолевают тревоги и сомнения и неспособность принять решение насчет кандидата — впервые за все время в роли адвоката дьявола. Я потерпел неудачу! Но я должен исполнять свой долг. Я должен узнать истину, но как узнать, что есть истина? Мне ненавистна эта неопределенность. Был он святым или нет? Был или нет? Или он был святым, или не был. Третьего не дано. Или дано?

Аркенти тотчас воспротивился этому чувству. Годы подготовки не прошли даром. Одно искреннее сомнение может стать краеугольным камнем, изъятым из цитадели веры. Всю свою взрослую жизнь он давал пищу сомнениям, когда дело касалось жизней предполагаемых святых, но в его собственном случае сомнений следовало избегать любой ценой. И все же они нахлынули снова, с напором и мощью, вселявшими ужас.

Откуда взялось это зерно сомнения? Что его породило? Или оно долгие годы сидело внутри, как личинка в моем чреве? Или это место посеяло его? Или старуха? Девушка? Невыносимый Камбьяти? Или, может быть, это влияние небес, движение звезд? Или мне кажется, что туча, омрачавшая мои дни в Риме, теперь летит сюда? Что она уже здесь?

С абсолютной ясностью и страхом адвокат понял истину. Истину, непохожую на все, что он знал прежде. Или одно, или другое, между ними — ничего. Аркенти прижал пальцы к глазам, словно мог отогнать видение. Нет, я заблуждаюсь. Всегда заблуждался. Между ними — все. Он попробовал слово на вкус и выплюнул. Все…

Как мог я этого не видеть? Все годы, все годы, исполняя свой долг перед лицом бесконечного фарисейства кардиналов Ватикана. Чувствую, те перемены меня наверняка убьют. Кто возвышается? Кто падает? Потребности и уловки власти — безумие. Мне это отвратительно. Все отвратительно. Почему я этого не видел? Что-то неумолимое сдвинулось в небе, я чувствую. И здесь, на земле, здесь, в Кремоне и в Риме, начинается смещение. Ничто не останется, как прежде, ничто не удержится, все перевернется с ног на голову.

От подобного откровения он чуть не упал на колени, открыл глаза, чтобы попытаться схватиться за ближайшую колонну. Мысли стремительно неслись, мелькали картины из прошлого, образы и фигуры, с хаотичностью, приводящей в ужас. Что происходит? Мне нужна опора. Он изнемог и опустился на холодный камень. Одежда пропиталась потом.