Шляпа Ирины. Современный китайский рассказ - Ван Сянфу

кто-то вышел. Она была в алой рубашке и зелёных штанах из дакрона, а на голове её красовался красный вельветовый цветок. Разве это не та Ли Айлянь, которая прижималась к моей спине и называла меня «братишкой»? Разве это не та Ли Айлянь, которую я когда-то обнимал и целовал? Разве это не с ней вместе мы клялись друг другу «никогда не забыть»?

Но вчера она вышла замуж, она не сдавала экзамены, она уже стала чужой женой!

Я смотрел на неё и не мог сдвинуться с места.

Ли Айлянь тоже заметила меня, она стояла как громом поражённая. Затем она затряслась всём телом и осталась на месте.

Я не двигался. У меня уже даже не было слёз. Я раскрывал рот, хотел что-то сказать, но во рту пересохло. Мысли и слова были парализованы, язык меня не слушался. Я не мог произнести ни звука.

Ли Айлянь тоже молчала, бессильно прислонившись головой к двери. Она смотрела прямо на меня не отрываясь, и из её глаз медленно покатились слёзы.

«Братишка…»

В этот момент я затрепетал всеми фибрами своей души и крикнул целому миру: «Сестрёнка…» Но на самом деле мой голос был еле слышен.

«Проходи в дом. Это дом твоей сестрёнки».

«Проходи в дом?..»

Я развернулся и, как сумасшедший, помчался прочь. Я прибежал на берег реки, бросился на землю и расплакался.

Ли Айлянь бежала за мной по берегу. Она хотела проводить меня.

Через два ли пути я велел ей возвращаться. Я сказал: «Сестрёнка, возвращайся обратно».

Вдруг она прижалась к моему плечу и горько разрыдалась. Затем притянула к себе моё лицо и стала отчаянно, безумно, яростно его целовать, гладить руками.

«Дружок, часто вспоминай обо мне».

Я кивнул, сдерживая слёзы.

«Не вини меня, сестрёнка виновата перед тобой».

«Айлянь!» Я ещё раз крепко сжал её в своих объятиях.

«Братишка, когда поступишь в университет, то не забывай, ты учишься за нас двоих».

Я опять кивнул, стараясь не заплакать.

«Чем бы ты потом ни занимался, куда бы тебя ни забросила судьба, будешь ты жить в счастье и довольстве или испытывать лишения, не забывай — всё это ты делаешь за нас двоих».

Я кивнул.

Сгущались сумерки, на западе рдела кроваво-красная вечерняя заря.

Я отправился в путь.

Пройдя два ли, я оглянулся. Ли Айлянь по-прежнему стояла на берегу реки и смотрела на меня. На фоне безбрежного голубого неба и кроваво-красной зари её силуэт, развевающийся подол одежды и плакучая ива неподалёку сплетались в единый вырезанный из бумаги орнамент.

1987 год, январь,

Пекин, улица Ваньшоу

Те Нин 铁凝

Шляпа Ирины 伊琳娜的礼帽

(перевод Тао Дицзяо и Анны Буяновой)

Я ждала авиарейс в Хабаровск, стоя в московском аэропорту «Домодедово». Один знающий русский язык китаец подсказал мне, что «Домодедово» означает «домик». Хорошо, назовём этот аэропорт «Домик».

Это было летом 2001 года.

Сначала мы с двоюродной сестрой отправились в десятидневное путешествие по России. До этого путешествия мы обе считали друг друга лучшими спутниками в дороге.

Слышали ли вы историю о том, как один учитель средней школы задал своим отправляющимся на каникулы ученикам вопрос: «Как быстрее всего добраться из Пекина в Лондон?» Ответ был: не самолётом, не посредством Интернета, а в компании друзей. Звучит действительно неплохо.

На самом деле друзья в начале пути нередко к его концу становятся врагами. От Пекина до Москвы мы с сестрой были друзьями, а от Москвы до Санкт-Петербурга почти превратились во врагов. Думаю, дело в том, что мы с сестрой обе недавно пережили развод и, конечно, могли бы найти общий язык в дороге: у нас больше не было мужей в качестве опоры или бремени, и мы имели возможность без всякого стеснения осыпать их проклятиями. Однако неожиданно сестра встретила свою новую любовь в самолёте на Москву. Мужчина в соседнем кресле, из нашей туристической группы, начал разговаривать с ней, не успели мы сесть. Я сочла было их разговоры бессмыслицей, но вскоре выяснилось, что мужчина тоже не женат. Надо же, какое совпадение!

Тогда я и обнаружила, что моя сестра — неисправимая оптимистка и к тому же любит выслуживаться перед другими. А я далеко не так оптимистична и, общаясь с людьми, всегда прежде всего замечаю их недостатки. Если я недовольна — то недовольна, и это не зависит от места или времени. У меня часто унылое лицо, жёсткое и морщинистое, как будто вымазано клейстером. Это портит мне настроение. Когда я сама себя невысоко оцениваю, то на других сердита ещё больше.

В самолёте я с неприязнью наблюдала за нашим соседом и сразу обратила внимание, что на его мизинцах слишком длинные ногти. У него была привычка время от времени поднимать правую руку и, оттопырив мизинец, убирать волосы, падающие на лоб. Этот светло-бирюзовый полупрозрачный длинный ноготь невольно напоминал ногти императрицы Цыси с золотыми футлярчиками на кончиках, которые можно увидеть па портретах императрицы, писанных западными художниками. Они были грязные и странные, изобличая человека легкомысленного. Периодические смешки соседа ещё более неприятно резали мой слух.

Я не могла дождаться окончания процедуры регистрации в большой московской гостинице «Космос», чтобы выразить свои чувства сестре. Она хихикала: «Объективно говоря, ты недостаточно добра. Объективно говоря, некоторые его суждения действительно неплохи». Так я сделала новое открытие о своей сестре — заметила, что она постоянно использует в разговоре фразу «объективно говоря». Что, собственно, такое «объективно говоря»? Кто может доказать, что её высказывания являются объективными, когда она говорит «объективно говоря»? Наоборот, в большинстве случаев, когда она произносит «объективно говоря», то хочет подчеркнуть своё субъективное мнение. Поэтому я просто ненавижу эту фразу в устах моей сёстры.

Стоя в аэропорту «Домик» в ожидании рейса на Хабаровск, я обобщила причины нашего с сестрой расставания на полпути — это слишком длинные ногти мужчины с соседнего кресла и привычное для неё выражение «объективно говоря». Причины слишком мелкие и пустяковые, но мелкие настолько, что я не смогла вынести.

Когда мы прибыли из Москвы в Санкт-Петербург, я, понурив голову, посетила с тургруппой Музей-квартиру Ф.М. Достоевского в Кузнечном переулке, послушала историю его семьи, которую рассказывала пожилая женщина-экскурсовод с поразительно худым лицом. Я толком ничего не запомнила, кроме того, что вокруг рта женщины было много тонких морщин, делавших его похожим на сморщенный пельмень, который много раз подогревали.

Ещё помню, как она сказала, что правнук Достоевского теперь водит трамвай в том же квартале, где находится Музей-квартира.