Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 - Иван Сергеевич Шмелев

ты была тут…! Я покоен, тебе лучше, все пройдет, только не мечись, вылежись… про-шу!!! И еще: душа твоя поищет и найдет, _ч_т_о_ писать. Почему-то мне лезет в глаза — «жизнь фермы». Но, Олюночка, у тебя горы пережитого, — _у_й_д_и_ в родное, давай _с_в_о_е… — как ты хотела… не бойся и не задумывайся, _к_а_к_ выйдет… а будто мне рассказываешь, пишешь… только мне! — и увидишь — как пойдет. Обо всем, душа подскажет… как ты ездила гостить… помнишь, писала? И все вольется в нужную отливку… — не бойся размеров, подробностей, всегда можно сжать. Целую. Глазки, губки, всю тебя, голубонька! Твой Ванёк

[На полях: ] Если будет время, перепишу для тебя «Святую радость». Не обещаю.

Я слишком изныл — «изболтался» — надо теперь оправдать бытие свое. И до грибков дойдет. Пиши мне, и не надумывай, если у меня будут перерывы… — работаю.

Все-таки, я не так уж «болтался»: написаны «Именины», «Рождество в Москве» (м. б. пришлю к Рождеству — Ольке), — «Свет во тьме», «Святая радость» и кое-что в «Путях Небесных» и много — в думах было, варилось. Много читал, и сколько писал тебе. Мои письма тебе составят 3–4 книги! бо-о-льше!..

Потому буду писать _с_п_о_л_н_а, что надо же дать, как болеют и умирают русские люди, и как и что делает жизнь-уклад — как бы симфонию отхода и отпуска. «Ну, увидим…» — как любишь говорить ты, детка.

299

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

25. VIII.43

Дорогая Ольгуночка, сегодня утром я закончил новую главу «Лета Господня» — «Живая вода» — здесь даны бани, народ, встреча бабки, картина окатывания студеной водой, подъём, общее радование, планы лета, — «если Бог даст», — возвращение домой, май, воздух садов, берез, воля… — и накрытый к обеду стол — «ботвинью-то не забыли?» — словом, _р_а_д_о_с_т_ь, которая скоро сменится… Своего рода, «шутки жизни», как это часто случается. Теперь мне предстоит давать нарастание горя… Но все это в руках, и я м. б. сегодня начну «Серебряный сундучок». Кроме него должно быть еще очерка 4–5. За август написано 3 рассказа, 7+14+12 страниц. Целую. Жду письма о здоровье. Голубка, я пишу охотно. Твой Ваня

Если ничего не помешает, закончу «Лето Господне» к именинам. А там — «Пути».

300

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

4. IX.43

Ванечка, я опять больна почкой, вчера слегла. Вот в течение 4 недель 2 раза. Ну, будет. Принимаю лекарства нового доктора, но ничуть не верю, но довольно! —

Сейчас стоят дивные дни, как меня тянет на воздух! Ночи темные-темные, а утро все в тумане, рамы запотевают по-осеннему. Люблю, когда начинает подниматься солнце — этот розово-золотой туман. Это только в сентябре. У меня с прошлого года есть акварели таких утр. Но, вообще-то, я это брошу, поздно и невозможно учиться… Почему никто не поддержал меня тогда, в 1920 г.? Никто не ободрил. Согласились с сожжением всяких кораблей… А я так робка и так скромна [в] оценке себя. Вот пример: в школе набиралась театральная группа, и в условиях стояло: «без физических недостатков»… А я, прочитав это, огорчилась очень, т. к. считала, что я урод, причем искренне. Я уклонялась очень долго от всяких собраний молодежи: спорта, игр и т. п., — считала себя хуже всех. И в искусстве… могла ли я сама решиться в голодные годы учиться в Художественной школе, когда каждый старался урвать кусок хлеба. Тогда я считала такое ученье роскошью. Меня вообще никто никогда и ни в чем не поощрял. Кроме вот одного проф. Бенькова705, накануне его отъезда в U. S. A., да и то как же слабо. Мне горько это и больно. Не надо было мне снова ворошить пепел. Ну, жила же я, позабыв все. Не усмотри ты только обвинения себя. Ты-то меня очень окрылял. Но когда?! Все поздно. Я это по себе знаю. Да, м. б. у меня и нет способностей художника кисти. Почему я никогда не пробовала писать? Скажу тебе совершенно честно: потому что писатель — это вершина для меня недосягаемая. Я и пробовала, писала и в слезах стыда уничтожала. Я даже шепотом сама над собой ругалась и днями себя презирала. Это ужасное чувство. А в детстве, говорят, была смелая и уверенная. Кто и когда меня застукал? Институт?? И теперь мне не расправить крыльев. Когда меня обижают, то я не из-за лишней чувствительности сжимаюсь, но оттого, что это вырывает у меня последнюю веру в себя. Я защищаюсь только из желания себя кое-как убедить хоть в minimal’ной своей роли на земле, но когда я одна, то я верю только и абсолютно обидчику и живу потом этим зарядом. Часто у меня не бывает сознания своего, уделенного мне Богом, места на земле[338]. Мои болезни учат меня смирению. И если так, а не иначе меня поставили в жизнь, то значит так и надо. Только обидно, как иной раз тут над идиотом бьются, стараясь угадать его «наклонности» и «способности», а вот у меня прошла вся жизнь ни во что. Конечно, вся наша тяжелая жизнь тому была причиной. Но как же коротка жизнь! —

Ну, Ванюша, кончаю. Мне грустно. Писать трудно на спине лежа. Будь здоров — это все, главное самое. Как ты живешь? Пишешь? Помогает ли Анна Васильевна? Что Ивик и его жена? Вчера я так обидно заболела: был один гость (* не думай, не утомилась. Я вообще в этот раз береглась.), накрыли стол обедать, а я пошла переодеться к столу. И еще до обеда скорее «забежала» и… кровь. Ну, «извините, я больна, должна лечь». Обнимаю. Оля

[На полях: ] 6.IX.43 Не волнуйся: пока остановилась кровь. Лежу тихо. Грустно мне. Не обращай внимания на жалобы письма сего, — не надо так. Ко мне все так добры в болезни, а я ведь какой балласт всем им. Я много любви видела и не смею жаловаться.

Христос с тобой! Будь благостен и тих, и здоров. Оля

P. S. Мне поставили осенних цветов, да — они «милей роскошных первенцев полей»706.

Мои обвинения не родителям. Не пойми их так. О. 6.IX.43

301

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

17. IX.43

Милый Ванечка! На твое письмо от 10.IX707 не удосужилась ответить в тот же день, хоть и рвалась писать, мучимая беспокойством о твоей бесквартирности, (письмо шло 3 дня, было не процензурировано), — а теперь вот снова лежу. Опять кровь. Но немного. Не хочу больше распространяться, но скажу лишь, что у меня появилось какое-то ясновидение: вчера (да и всякий