Динка. Динка прощается с детством - Валентина Осеева

Утром Марина с Леней уехали, Мышка поехала с ними, чтобы до госпиталя заглянуть на городскую квартиру.

– Я постепенно там все приберу, мама, все равно скоро переезжать, да и надоело мне здесь жить. Этим летом только и слышишь то про Павлуху, то про кулачье – нет, уж это не житье! – жаловалась она матери, подъезжая к городу.

– Рано еще переезжать. Ну что делать в такую духоту и жару на городской квартире? Динка будет бегать к Днепру, начнется новое беспокойство. Нет уж, посидим еще на хуторе. Здесь воздух один чего стоит, – ответила Марина.

На другой день Леня собирался уезжать: его снова посылали с поручением к железнодорожникам. В городе Марина узнала, что о том товарище, который должен был привезти шрифт, ничего не известно, поэтому решили срочно послать Леню.

– Ну вот, не успели мы полюбить друг друга, как ты опять уезжаешь, – ныла Динка.

– Так я же не сам еду, меня посылают, – складывая свой чемоданчик, говорил Леня. – Я же по делу. И только на два-три дня. Ты даже не успеешь соскучиться, как я вернусь назад, – успокаивал подругу Леня и, вспомнив, как утешал он ее в детстве, вытащил из кошелька серебряные монетки. – Вот, держи! Поедешь на станцию – съешь мороженого! Сколько хочешь съешь, только не объешься!

– Нет-нет! Я не объемся, душа меру знает! – обрадовалась Динка и, держа на ладони серебряные монетки, быстро подсчитала: два шарика шоколадных, два сливочных! – А это возьми, тебе же на дорогу дали!

– А что мне надо! Билет в кармане, доеду! Бери, бери… Купи шоколадку. Сегодня жарко, выпьешь ситро…

Но Динка решительно сунула ему лишние монетки в карман.

– Тебе тоже жарко. Сам выпьешь ситро. – Прощаясь, она крепко обняла Леню.

– Дина, не висни у него на шее! – недовольно сказала Марина.

– Почему это «не висни»? Раньше висла, так никто не замечал, а теперь, когда у меня есть причина…

– Какая причина? – не поняла мать.

– А вот такая, что я невеста! – заявила Динка.

– Тьфу ты господи! Так невеста все-таки стесняться должна.

– Подумаешь, стану я притворяться! Ведь он сейчас уезжает! Пожалуй, простесняешься, так и не простишься!

– Ну что это – взрослый человек? – развела руками Марина. – Глупышка, и все!

– «Глупышка, глупышка»… Сами вы хорошие! Другие рады спихнуть со своей шеи, расхваливают свою невесту, а вы меня только дурочкой делаете в глазах Лени и всякие палки в колеса ставите! – обозлилась Динка.

Леня расхохотался. Мышка от смеха поперхнулась молоком. Марина покачала головой и с огорчением посмотрела на Леню:

– Ну что ты хочешь? Ведь ей уже не семь лет, чтобы болтать такие глупости!

– Ничего, мама, ничего! Я ее за это и люблю! – все еще смеясь, сказал Леня.

– Ну, если именно за это… – язвительно улыбнулась Марина и, взглянув на часы, заторопилась: – Собирайся, собирайся, а то еще опоздаешь! А ты, Дина, пожалуйста, не ходи провожать! Нечего там на дороге устраивать свои сцены! Невеста! – уже строго прикрикнула Марина, и все замолчали.

Когда Леня ушел, Динка побродила по саду, побренчала в кармане монетками и, вспомнив про мороженое, облизнулась.

«Сейчас поеду, наемся с горя. Ой сколько еще у меня недостатков, – подумала она. – Ни один взрослый человек не будет с горя есть мороженое. Но я все-таки поем, потому что сегодня очень жаркий день!» Динка представила себе шоколадные и сливочные шарики на запотевшем стеклянном блюдце и побежала за Примой.

– Куда это? – недовольно спросила Марина, когда Динка подвела лошадь к крыльцу.

– Так… развеюсь немножко… – со вздохом сказала Динка, принимая на себя печальный образ невесты, которая только что рассталась с любимым человеком.

Обманутая Марина посмотрела ей вслед.

– Похоже, что Динка действительно очень переживает Ленин отъезд! – сказала она подошедшей Мышке.

– Да что ты, мама! Вот увидишь, вернется как ни в чем не бывало! Просто она любит из всего создавать трагедии!

– Никогда я не могу понять, как это в ней уживается: какая-то большая душевная глубина с полным легкомыслием, ум с глупостью, – медленно сказала Марина. – На свете не найдется двух людей, которые были бы о ней одинакового мнения. Один обязательно будет считать ее очень глупой, другой – очень умной. Во всяком случае, в пятнадцать лет можно быть уже серьезной!

– Мы сами поощряем ее, мама. Вася всегда говорил… – начала Мышка.

– Анжеленок! – мягко прервала ее мать; в минуты огорчения она называла Мышку этим ласкательным уменьшенным именем. – Я не воспитывала Васю. И не хочу, чтобы ты думала и говорила его словами. Старайся всегда оставаться самой собой. Для Васи Динка закрытая книга. Может быть, он видит только одну страничку, и ему кажется, что этого вполне достаточно. Вася смешивает Динку со всеми детьми вообще, а в Динке много есть такого, что не всегда свойственно детям. Но, конечно, она легкомысленна. Я в пятнадцать лет была уже серьезной девушкой! – неожиданно закончила Марина.

Стех пор как Динка получила седло, красивую уздечку и тоненький хлыстик с ремешком, надевавшийся на руку, поездки ее верхом приобрели особый смысл. Динке нравилось воображать себя лихим наездником, приподниматься на стременах и, пригнувшись к гриве лошади, зорко глядеть вдаль. Перед каждым выездом она тщательно чистила Приму, расчесывала ей гриву и любовалась поблескивающими на ее лбу бляшками из черненого серебра.

– Ах, Прима, какая ты красавица! – в восторге говорила Динка.

Вспомнив, что когда-то Прима участвовала в скачках с препятствиями, Динка часто заставляла ее теперь брать мелкие барьеры, перескакивать через рвы.

– Не бойся, Прима, не бойся, голубонька, – ласково шептала она, наклоняясь к уху лошади и чувствуя, как у ней самой замирает от страха сердце.

Прима не боялась. Настоящее седло, туго укрепленное на ее спине, стремена, упирающиеся в ее гладкие бока, напомнили Приме чудесное время ее молодости и как бы вернули ей достоинства скакового коня, бравшего призы на скачках. Она выступала теперь так важно, грациозно поднимая тонкие ноги с начищенной до блеска шерстью, так красиво сгибала свою крутую лебединую шею, что каждый встречный невольно останавливался и глядел ей вслед.

А Динка, переходя с рыси на галоп, бешено мчалась по лесной дороге. Иногда в сумерках леса причудливые тени от деревьев казались ей длинными крючковатыми руками, преграждающими путь в лесное царство, тенистые уголки под разлапистыми елями – глубокими норами неведомых зверей, молодые осины и белые березы, выступающие из темноты, наполняли ее сердце таинственной жутью и дерзкой отвагой…

– Бурный поток, чаща лесов, голые скалы – вот мой приют… Вперед, Прима! – кричала она в такт галопа, прижимаясь разгоряченным лицом к шее лошади.