Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

не имеет отношения к данному тексту как к таковому? Ответом на вопрос служит проверка тех последствий, которые внесение данной ассоциации смысловой слитности и мотивированности различных составляющих её элементов".

В своём эссе "О прекрасной ясности" Кузьмин пишет о нескольких понятиях стиля — сохранение чистоты языка; стиле индивидуальном, и: "Третье понятие о стиле, пустившее за последнее время особенно крепкие корни именно у нас в России, тесно связано со "стильностью", "Стилизацией"; впрочем, о последнем слове мы поговорим особо.

Нам кажется, что в этом случае имеется в виду особое, специальное соответствие языка с данною формою произведения в её историческом и эстетическом значении. Как в форму терцин, сонета, рондо, не укладывается любое содержание и художественный такт подсказывает нам для каждой мысли, каждого чувства подходящую форму, так ещё более в прозаических произведениях о каждом предмете, о всяком времени, эпохе, следует говорить подходящим языком. Так, язык Пушкина, продолжая сохранять безупречную чистоту русской речи, не теряя своего аромата, как-то неприметно, но явственно меняется, смотря по тому, пишет ли поэт "Пиковую даму", "Сцены из рыцарских времен" или отрывок "Цезарь путешествовал". То же мы можем сказать, и про Лескова. Это качество драгоценно и почти настоятельно необходимо художнику, не желающему ограничиться одним кругом, одним временем для своих изображений.

Этот неизбежный и законный приём (в связи с историзмом) дал повод близоруким людям смешивать его со стилизацией. Стилизация — это перенесение своего замысла в известную эпоху, облечение его в ТОЧНУЮ ЛИТЕРАТУРНУЮ ФОРМУ ДАННОГО ВРЕМЕНИ. Так, к стилизации мы отнесем "Contes drolatiques" Бальзака, "Frois contes" Флобера (но не "Саламбо", не "Св. Антония), "Le bon plaisir" Анри де Ренье, "Песнь торжествующей любви" Тургенева, легенды Лескова, "Огненного Ангела" Брюсова, но не рассказы С.Ауслендера, не "Лимонарь" Ремизова.

Действительно, эти последние авторы, желая пользоваться известными эпохами и сообразуя с этим желанием, далеки от мысли брать готовые формы, и только люди никогда не имевшие на руках старинных новелл или подлинных апокрифов, могут считать эти книги полной стилизацией. Последнюю можно было бы почесть за художественную подделку, эстетическую игру, tour de force, если бы помимо воли современные авторы не вкладывали всей своей любви к старине и своей индивидуальности в эти формы, которые НЕ СЛУЧАЙНО признали самыми подходящими для своих замыслов"…

Таким образом, приведённый ниже текст под названием "Путешествие Свистунова" не есть настоящая стилизация, а вид реакции на творчество Вагинова. И шире — вид реакции на часть петроградско-ленинградскй литературы 20-х годов.

Немотивированная интерпретация текста границ вообще не имеет. Остроумно она сымитирована О.Колесовым. Речь идёт о комментарии к сборнику "Поэты группы "ОБЕРИУ"": "А Ермаков, который "капусту из-под забора всё хряпал, хряпал и хряпал" (? 120) — разве не тот самый И.Д.Ермаков, издатель и переводчик Фрейда, чьи книги Хармс наверняка читал, — если уж а стихах о Кондратьеве (редкая фамилия! (?? 92,28) поэт, возможно, "использует фамилию художника Павла Михайловича Кондратьева (1902–1985), одного из учеников Филонова" (с. 608)? И почему в примечании к стихотворению "Шел Петров однажды в лес…" (? 125) Бергсон прокомментирован, а Петров — нет? А может быть, это В.Н.Петров (1912–1978), друг Хармса и автор известных воспоминаний о нём?".

Часто стиль комментария начинает довлетть над его автором. Например, И.П.Смирнов, по существу создавший особый язык литературоведческих статей, оказался потом побеждён им. Так, рассуждая о вляинии одного поэта на другого (мысль интересная в нашем контексте, поскольку речь идёт о влиянии одного авторского стиля на другой, выражающееся через стилизацию), он говорит о том, в какой мере один поэт влияет на другого. И.П.Смирнов замечает, что справедливо "считать некий источник онтологически релевантным для творчества младшего поэта" можно в случае, если текст-источник возникает в другом произведении "в качестве не рецепции разбираемого текста, но процесса текстопорождения".

Поэтому комментарий достаточно волен, и не претендует на вывод порядка "Крушение старого мира чувствуется в общей стилистике молодых писателей круга ОБЕРИУ (к которым, соблюдая некоторую дистанцию, примыкал Вагинов).

Задача интереснее — исследование того как происходит восприятие литературного текста, который не отделяется от материальной и общественной культуры времени. Дело не в прямой (или не вполне прямой) цитации — в конце концов вся литература современности цитатна, а в такой литературоцентрической стране, которой до недавнего времени была наша страна, отсылы к ранее написанным текстам давно стали заурядным приёмом. Единственная черта того, что называется всеми постмодернизмом, этими "всеми" исследователями и комментаторами признаётся — она заключается в использовании предшествующей литературы и прошлой (современной) культуры как контекста, от которого неотрывно произведение. В данном случае стиль представляет комбинацию цитат и ассоциаций.

А текст остаётся самостоятельным — и без ассоциативного ряда.

Путешествие Свистунова

Как только поезд тронулся, на столе разложили газету.

На газете появились четыре помидора, варёные яйца, и варёная же курица. Баранов достал картошку в мундире и кусочек сала.

Поэт вытащил из чемоданчика маленькую баночку с солью и коврижку.

Все начали есть.

По вагону, задевая пассажиров этюдником, промчался живописец Пивоваров, а за ним пробежал проводник. Из носа проводника росли дикие косматые усы, а в руке у проводника была клеенка с кармашками для билетов.

Понемногу всё успокоилось, но поезд тут же остановился, а пассажиры кинулись докупать провизию.

— Пойдёмте сочинять стихи, — сказал поэт. — Я как раз не могу подыскать рифму к слову "завтра".

Поэт, Баранов и писатель Свистунов вышли и начали прогуливаться между путей. Один Володя остался сидеть на своём месте, опасаясь, как бы у него не украли данные на сохранение Пивоваровым двадцать рублей.

Поэт кланялся знакомым пассажирам и говорил:

— Видите ли, я думаю написать большую поэму. Она должна называться "Собиратель снов".

— Иные сны опасно видеть, особенно в гостях, — отметил Свистунов. — А я вот собираюсь написать роман. В моём романе будет жаркое лето, степь и положительный герой-служащий. Он будет рассуждать о судьбе культуры. Представляете, герой мой торчит, как пень, среди высокой травы. "Этот камень, — будет думать мой совслужащий, — говорит нам о постоянстве мира. В этом смысле камень талантлив. Структура его не имеет значения. Он образ бездарного творения, пробудившего мысль".

— Только что мы с вами видели чрево паровоза, где беснуются шатун и поршень. Подумайте, во имя чего он, этот паровоз, несёт нас через пространство? — жеманно произнёс поэт.

— Да, — ответил Свистунов, — не лучше ли природа, эти волы, пасущиеся на горизонте…

Володя всё-таки вылез из вагона и присоединился к прогуливающимся. Рядом с ними внезапно появился Пивоваров и заинтересованно спросил:

— Вы опять о кризисе романа? — и тут же унёсся по направлению к паровозу.

Стоянка кончилась, и люди полезли