📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаБагровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 251 252 253 254 255 256 257 258 259 ... 271
Перейти на страницу:

У железных ворот фабрики Рэкхэма в Ламбете стоит карета, запряженная парой смирных серых лошадей. Кто же в карете? Леди Бриджлоу. Уютно заключенная в лакированную кабину, как аквамариновая жемчужина в четырехколесную раковину, она притягивает к себе все взгляды, даже еще и не выйдя из кареты.

— Боже, посмотрите на этот дым, — неодобрительно замечает Уильям, выходя из своей кареты, и с огорчением глядит в небо, замаранное густым извержением из труб «Дултона и K°», «Стиффа и сыновей» и прочих керамических, стеклодувных, пивоваренных и мыловаренных предприятий. Оценив трубы своей фабрики в общей палитре, он, однако, успокаивается: из них исходит легкий и светлый дымок.

— О Уильям, вот и вы! — в карете извивается бледная морская звезда, составленная из лайковых пальцев.

Уильям жестом приказывает сторожу раскрыть ворота; приближаясь к леди Бриджлоу, он издалека многословно извиняется за неудобства, причиненные ей; в ответ она уверяет, что вина здесь ее, поскольку она приехала ранее условленного времени.

— Понимаете, я так предвкушала эту поездку, — рассыпается она трелями, позволяя ему помочь ей выйти из кареты.

— Мне трудно поверить… — он делает широкий жест в сторону утилитарной уродливости промышленной зоны, столь отличной от блистательных садов, которые, по его мнению, являются естественной средой обитания леди Бриджлоу.

— Так вы ставите под сомнение мои слова? — она изображает обиду, кладя изнеженную миниатюрную ручку на атласную голубизну груди. — Нет, в самом деле, Уильям, вы не должны принимать меня за пережиток минувших времен. Я не испытываю ни малейшего желания провести остаток моих дней в тоске по тому, что уже уходит в историю. Скажите честно: вы способны вообразить меня в обществе своры аристократов, из которых песок сыплется, а я езжу с ними по сельской местности, где они охотятся на фазанов и оплакивают последствия реформы избирательной системы? Судьба горше смерти!

— Что ж, — говорит Уильям, отвешивая шутливо-почтительный поклон, — если я могу спасти вас от этой судьбы показом моей скромной фабрики…

— Что может быть приятнее! И они проходят в ворота.

(А как же Конфетка? — спросите вы. Да, конечно, и она тоже заходит, ковыляя на костыле; и Софи идет рядышком. Как странно, что леди Бриджлоу, при всем ее игривом отрицании патрицианского снобизма, будто совершенно не заметила существования гувернантки — или, может быть, прирожденная учтивость и такт не позволяют ей высказываться по поводу такой неудачи, как физическое увечье человека. Да, конечно, дело в этом: ей не хочется смущать несчастную гувернантку расспросами о причине этой уродливой хромоты.)

Конфетка в смятении наблюдает, как Уильям и леди Бриджлоу проходят рядом через толпу подхалимов и льстецов, которые подобострастно склоняются и отступают, освобождая им путь. И напротив, те же служащие Рэкхэма смыкают ряды после прохода хозяина и его именитой гостьи, будто подученные вытеснять с территории лишних людей, которые могут прокрасться вслед за гостями. Конфетка очень старается шагать прямо, с высоко поднятой головой, как можно легче опираясь на костыль, но ее донимает еще и боль в желудке; приходится прилагать все силы, чтоб не схватиться за живот и не заскулить.

Сама фабрика, когда маленькая группа входит в ярко освещенное помещение, оказывается совсем не такой, какою ее представляла себе Конфетка. Она рисовала в воображении здание великолепных пропорций, сводчатое, гулкое строение — наподобие вокзала или церкви, заполненное чудовищными машинами, в которых что-то урчит и мерцает. Она думала, что процесс идет незримо, внутри труб и тиглей, соединенных между собой, а между ними ходят маленькие человечки, смазывая движущиеся части. Но фабрика Рэкхэма — предприятие отнюдь не такого типа, а нечто интимное, где все происходит под низкими, как в пивной, потолками, и везде так много полированного дерева, что может показаться, будто это «Камелек».

Коротконогие девушки с замученными лицами и красными руками — их здесь с дюжину будет — выглядят как промышленные копии посудомойки Джейни. Они работают в атмосфере, густо насыщенной смешанными запахами лаванды, гвоздики, розы и миндаля. На ногах у всех деревенские деревянные сабо с рифленой подошвой, потому что каменные полы покрывает прозрачная восковая патина мыла.

— Ступайте осторожнее! — призывает Уильям, ведя гостей по своему душистому царству. Его лицо почти неузнаваемо в ярком свете — золотая кожа, серебряные губы. Он выполняет обязанности церемониймейстера; отбросив сдержанность, забыв о заикании, он показывает одно, показывает другое и все объясняет.

— Разумеется, то, что вы здесь видите, строго говоря, не является процессом производства мыла — то дело грязное и недостойное парфюмера. Точнее будет назвать нашу куда более ароматную процедуру переплавкой.

Он произносит это слово с подчеркнутой отчетливостью, будто ждет, что гости запишут его в блокноты. Леди Бриджлоу вертит головой в вежливом восхищении; Софи переводит взгляд с папы наледи Бриджлоу и обратно на папу, ломая себе голову над таинственным химическим процессом, насыщающим атмосферу между ними.

Куски мыла, которые в воображении Конфетки должны были появляться совершенно сформированными из спускного желоба или выпускного отверстия в самом конце сложной автоматической линии, существуют в виде луж студенистой массы, поблескивающей в деревянных формах. Над душистой клейкой массой укреплены проволочные решетки, которые должны гильотинировать ее, создав прямоугольники только тогда, когда масса загустеет. В каждой форме слизь другого цвета и другого запаха.

— Желтое — это «Жимолость Рэкхэма», то есть будет ею, — дает пояснения Уильям, — это мыло снимает зуд, и спрос на него вырос в пять раз за этот год.

Он окунает палец в блестящую эмульсию и показывает два разных слоя.

— Отстой, всплывший наверх, мы снимаем. Это чистая щелочь, которая во времена моего отца оставалась в мыле; но она способна вызывать раздражение чувствительной кожи.

Он переходит к другой форме, наполненной голубоватой, сладко пахнущей эмульсией.

— А здесь у нас то, что превратится в специальное очищающее мыло: смесь шалфея, лаванды и сандалового масла. Здесь (он перешел к следующей форме) — «Вечная юность Рэкхэма». Зеленый цвет дают огурец и лимон, а ромашка действует как вяжущее средство, восстанавливая гладкость кожи на лице.

Затем он всех ведет в камеру для выдержки, где на широких полках из металла и дуба разложены сотни кусков мыла.

— Здесь они пролежат двадцать один день — и ни днем меньше! — объявляет Уильям.

В упаковочной двадцать девушек в халатах цвета лаванды сидят за массивным столом: по десять с каждой стороны — под присмотром человека с лисьей мордой, который расхаживает между ними, засунув в карманы жилета руки, поросшие рыжими волосами. Девушки склонились над столом, почти соприкасаясь головами с сидящими напротив, и заворачивают куски мыла в вощеную бумагу. На каждом листке — лик благожелательного Уильяма Рэкхэма вместе с мелким курсивным текстом, который сочинила Конфетка поздней майской ночью, когда они с Уильямом сидели рядышком в постели.

1 ... 251 252 253 254 255 256 257 258 259 ... 271
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?