Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

никогда не станут врагами молодому господину Мо и старейшине Юйхэну.

— И, наконец, третье, — госпожа Ван вздохнула, — боюсь, как и сказал Жань-эр, Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти скоро будут открыты и тогда… — она остановилась, словно в какой-то момент засомневавшись в правильности собственного твердого убеждения, но все же, взвешивая каждое слово, продолжила, — тогда, я надеюсь, что вы позаботитесь о простом народе в обоих Царствах.

Отличавшийся взрывным темпераментом старейшина Таньлан, не сдержавшись, сердито возразил:

— Стоит ли снова защищать зверье, что кусает руку дающую?!

— Госпожа не была здесь, поэтому понятия не имеет, как отвратительно обличье этих людей!

— В Нижнем Царстве так много людей, среди них есть прихвостни и злодеи, а за доброе дело не всегда можно получить в оплату даже благодарность, — тихо сказала госпожа Ван. — Но Чжэнъюн создал эту школу не для того, чтобы получить чье-то одобрение, а для того, чтобы не посрамить живущие в его сердце искренность и веру в добро.

Ее зрачки краснели все больше, татуировка Феникса на талии сияла все ярче.

Стоя внутри взвившегося к небесам столба пламени, госпожа Ван вновь обратилась к ним:

— Господа, этот мир слишком огромен, чтобы можно было найти одно определение слова «справедливость» для каждого, но даже несмотря на это, действовать во имя своей справедливости и быть верным своему сердцу[285.3], это то малое, что нам все еще по силам.

Закрыв глаза, она тихо вздохнула.

— Поэтому, если из-за этих нескольких десятков предателей и этой несправедливости Пик Сышэн падет и больше не поднимется, если ученики его опустят руки и перестанут заботиться о жизни каждого человека, то наша школа превратится во вторую Духовную школу Жуфэн... и вот об этом Сюэ Чжэнъюн сожалел бы больше всего. Мы не можем прервать порочный круг зла и ненависти, и наши глаза не могут видеть насквозь сердца людей, но, по крайней мере, мы можем не позволить злобе и ненависти изменить нас, — под конец госпожа Ван мягко улыбнулась и закончила, — Я желаю, чтобы в этой жизни ваши беззаветно преданные сердца[285.3] никогда не изменились.

Как только ее голос затих, взметнувшееся ввысь пламя достигло небес.

Теперь, когда с Небесного Пламени Феникса была полностью снята печать, худое и истощенное тело госпожи Ван начало фонтанировать невероятно мощной духовной силой. Словно прорвав плотину, бурный огненный поток с грохотом вырвался за пределы зала Даньсинь и устремился дальше…

Зал Цинтянь, тренировочное поле Уцзянь, Зал Мэнпо, мост Найхэ... оба горных пика, река и пруд, Зал Шуантянь и Павильон Алого Лотоса… в одно мгновение все было окутано духовным огнем.

Это пламя подчинялось воле призвавшего его хозяина, поэтому на Пике Сышэн ни одна травинка, ни одно дерево не было тронуто огнем, и даже старейшины и ученики, которые все еще стояли в самом сердце этого огненного моря, не получили никаких ожогов.

— Идите, — сказала госпожа Ван.

Никто не пошевелился.

Она вздохнула и снова поторопила их:

— Уходите, почему вы все еще стоите здесь? Быстрее, уходите все.

Только после того, как она повторила это несколько раз, низко опустив головы, люди один за другим медленно потянулись к выходу. Постепенно просторный Зал Даньсинь опустел и в нем остались только Сюэ Мэн и Цзян Си.

Бросив на нее последний взгляд, Цзян Си повернулся, собираясь уйти, но госпожа Ван окликнула его:

— Подожди.

— Есть еще что-то, о чем тебе нужно поведать мне перед смертью?

Внутри столба пламени было сложно рассмотреть, каким было выражение лица госпожи Ван в этот момент. Оно казалось то светлым, то темным, то холодным, то теплым. Словно страдая от какой-то скрытой глубоко внутри душевной боли, она долго колебалась, прежде чем, набравшись храбрости, закрыла глаза и тихо сказала:

— Младший брат, подойди ко мне, я должна тебе кое-что рассказать.

Эти слова ошеломили и Сюэ Мэна, и Цзян Си.

Сюэ Мэн и вообразить не мог, что это может быть такое, раз его мать решилась обсудить это наедине с Цзян Си именно сейчас. Очевидно, Цзян Си думал так же, поэтому, слегка прищурившись, не двинулся с места.

Хотя он и госпожа Ван когда-то были учениками одной школы, их пути давно разошлись, и уже много лет они не встречались без свидетелей. Кроме того, даже если не учитывать потерю Сюэ Чжэнъюна, он был одним из тех, кто заклеймил позором ее духовную школу и поспособствовал падению Пика Сышэн… так что, несмотря на старую дружбу, стоило проявить осторожность.

— Если тебе есть что сказать, скажи это здесь и сейчас, — сказал Цзян Си.

— …

— Между тобой и мной нет ничего, о чем нельзя было бы говорить при посторонних.

Когда госпожа Ван поняла, что не сможет убедить Цзян Си, она повернулась к Сюэ Мэну:

— Мэн-эр, спустись с горы первым. У мамы есть несколько слов, которые она может сказать только главе Цзяну.

— Мама?

— Иди же, это не имеет к тебе никакого отношения.

Слезы катились по измазанному кровью лицу Сюэ Мэна, оставляя на щеках все новые дорожки. Он смущенно вытер лицо и, задыхаясь от слез, хрипло выдохнул:

— Я не хочу уходить… Вы оба все еще здесь… Я не хочу никуда уходить! Я просто хочу быть вместе с вами…

— Если не хочешь уходить, тогда подожди меня в Зале Шуантянь, — со вздохом сказала госпожа Ван, — когда мама закончит разговор с главой Цзяном, то придет туда вместе с твоим отцом.

— …

Сейчас лицо госпожи Ван выглядело очень бледно, из уголков губ сочилась кровь. Нахмурившись, она слегка откашлялась и тихо попросила:

— Мэн-эр, будь послушным…

Сюэ Мэн снова и снова качал головой, утирая руками слезы. Однако в глубине души он прекрасно понимал, что после того, как его мать вспыхнула Небесным Пламенем Феникса, ее жизнь будет недолгой, поэтому ему не следует противиться ее воле и зря тратить отпущенное ей время.

В конце концов, он все-таки ушел и в огромном Зале Даньсинь остались лишь два соученика из ордена Гуюэе — сестра-наставница и ее младший брат по обучению.

После ухода Сюэ Мэна силы окончательно покинули госпожу Ван. Теперь, когда опасность миновала, она рухнула на трон, вмиг утратив все свое спокойствие и хладнокровие.

Какое-то время она смотрела в одну точку на столе. Когда первое оцепенение прошло, слезы градом покатились по ее нефритово-белым щекам, после чего ее