Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

единого следа человека. Иногда мы выходили на сопки, чтобы осмотреть местность, и нам открывалась безграничная тайга, бедная, рваная. Мы уже не верили, что есть на свете речка Маймакан и что когда-нибудь доберёмся до своих. Но надежда, подобно огню, спрятанному в глубине торфяных пластов, никогда не угасала в наших сердцах.

И вот однажды, к концу дня, подойдя к ручью, мы увидели траву, примятую олочами. Проводник ощупал след, прошёлся по нему, сказал, обрадованный:

— Совсем недавно люди ходи, — и, как бы в доказательство его слов, близко загремело ботало, затем послышался лай собак.

Тут уж действительно обрадуешься не только другу, но и врагу. Мигом слетела усталость. Старик, по-юношески вскочив на своего учага, погнал его, покрикивая на идущих в связке оленей.

На полянке, куда выбрались из чащи, мы увидели изумлённых нашим неожиданным появлением колхозных пастухов. Они тоже только что пришли на поляну и ещё не успели поставить чумы, развести костёр.

С дюжину пёстрых собак окружило караван. Майке эта шумная компания не понравилась. Неожиданно для всех она вырвалась вперёд к псам, била всеми четырьмя ногами, подпрыгивала высоко, как козёл, но собаки оказались не из трусливых. Ей бы несдобровать, уж и досталось бы, да вовремя вмешались пастухи.

— Для чего вам столько собак? — спросил я, протягивая руку пожилому коренастому эвенку.

— Ты думаешь, это много? Скоро начнём пушнину добывать, какие хорошо искать белку будут или сохатого держать, останутся жить, а другие на варежки пойдут, ещё не хватит.

Мы поздоровались с остальными.

— Откуда у вас такая матка? — не скрывая восторга, неожиданно спросила молодая пастушка, показывая на Майку и окидывая её взглядом знатока. Тут только я заметил, что наша четвероногая спутница буквально приворожила всех.

Улукиткан умышленно молчал, дескать, полюбуйтесь ею, позавидуйте. А Майка, точно понимая, что попала на смотрины, важно вышагивала по стойбищу, демонстрируя перед эвенками то круглый зад, прикрытый белым фартучком, то пышные бока, вертела чуточку заострённой головою, украшенной изящными рожками.

— Однако, не худо было бы получить от неё племя, — сказал старший пастух, не отрывая глаз от Майки, и, повернувшись к Улукиткану, добавил деловито: — Может, сладим, бери за неё любого учага из стада.

Лицо старика помрачнело.

— Ты хочешь отобрать у меня счастье, кому нужна пустая жизнь? — ответил он и, считая разговор законченным, стал развьючивать оленя.

— Два учага на выбор дадим, подумай, цена не малая, — азартно предложил пожилой пастух.

— Если ты снимешь рукою с неба орла, и то мало будет, — ответил старик твёрдо, а сам, вижу, в восторге. Ещё бы, Майка получила такую оценку пастухов!

К вечеру на поляну к новому стойбищу пригнали стадо оленей, состоящее главным образом из племенных самок и молодняка. Уставшие животные разбрелись по редколесью, и там в глубине сумрака замер невнятный шепоток колокольчиков. Но десятка полтора попрошаек осталось на стоянке. Олени тщательно обшарили лагерь и, не найдя чем поживиться, набросились на наши вьюки. Пришлось убрать багаж в палатку.

Большой костёр освещал поляну, берестяные чумы пастухов, этих трудолюбивых кочевников нашего времени. Они живут в тайге со своими семьями, неотступно следуя за стадом до предгорий Джугджура. Их богатство, состоящее из домашней утвари, постелей и одежды, укладывается в несколько вьюков. Их желания — не оставаться долго на одном месте. Эти люди совсем не требовательны в своих потребностях. Мы с Улукитканом по сравнению с ними живём с комфортом.

Пастухи, отдалённые от жилых мест огромными пустырями, бывают бесконечно рады повстречавшемуся человеку. Их представление о внешнем мире складывается в основном из тех отрывочных сведений, которые приносят с собою случайные гости. Вот почему так радушно встретили нас кочевники. Мужчины и женщины помогли развьючить оленей, поставить палатку, дети дружно таскали хвою для постелей.

В вышине провожали день белохвостые орланы. Багровый закат сливался с лесом, опалённым осенним пожаром, золотил на поляне синие, в зрелой ягоде, кусты голубики. Ночной ветерок гладил увядшие листья берёз, и те шепотком умоляли его не срывать их, подождать до утра…

Только ночью исчез гнус. Мы сняли накомарники. Пастухи угощали нас чаем с густым оленьим молоком и с жадностью выпытывали новости. Их всё интересовало: жизнь страны, куда кочует белка, кого встречали мы на пути и какая нужда привела нас в этот дикий край? В разговоре я произнёс имя своего спутника. И тут только пастухи узнали, что их гостем является тот самый Улукиткан, добрая молва о котором растеклась далеко за пределы родного стойбища. Все забыли про ночь. Разговор неожиданно затянулся.

Пастухи знали, что Улукиткану много лет, что добрую половину из них он прожил ещё до революции, лесным кочевником, и много знает из прошлого их славного народа. Говорил только Улукиткан. Ему было что вспомнить…

Когда погас костёр и люди уснули, на стоянку снова заявились олени-попрошайки. Они стали атаковать нашу палатку. И я, чтобы избавиться от назойливых животных, необдуманно угостил их солью. Вот когда мы оказались в настоящей осаде! Всю ночь олени толклись у палатки, просовывали свои безобидные морды в щели, а одному молодому оленю даже удалось поднять головной борт и пробраться внутрь…

Утро началось с того, что Улукиткану подарили лёгкую дошку из пыжиков. Старик не захотел остаться в долгу, но чем ответить? В тот год я преподнёс ему шестикратный бинокль с просветлённой оптикой. Его он хранил как драгоценную вещь на дне потки, бережно завёрнутым в замшевый лоскут. Расстаться с ним ему, видно, было не под силу. Другого он ничего не имел. Тогда старик развинтил бинокль, одну половину оставил себе, а вторую подарил старшему стойбища. Боже, какая же это была радость для пастухов! Им действительно бинокль был необходим, особенно осенью, когда олени в поисках грибов уходят далеко от стоянок и собирать их приходится с большим трудом.

От пастухов мы узнали, что до наших осталось не более трёх дней хода. Когда караван был готов покинуть гостеприимную стоянку, один из пастухов подошёл к Улукиткану, начертил на земле витиеватую линию, затем справа от неё приложил веточку, примерно под углом 45°, и к её краю, тоже под тем же углом, ещё один маленький прутик — это река Маймакан и левобережный приток, по которым должен был пойти наш путь. Затем пастух положил три камушка у «истоков» реки, как бы изображая ими вершины хребта, и, ткнув пальцем в крайний, сказал всего лишь несколько слов на своём языке. Улукиткан утвердительно закивал головою, взял в руки повод от переднего оленя и твёрдой походкой зашагал к невидимым вершинам. А я подумал: как это просто