Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Особые проблемы возникали в связи с формированием женских батальонов. Инициатором их в мае 1917 г. выступила унтер-офицер М.Л. Бочкарева, вскоре произведенная в прапорщики. В принципе феномен «кавалерист-девицы» в России был известен. Но до Первой мировой войны факты такого рода не афишировались. Теперь же, после того как соответствующее разрешение от А.А. Брусилова было получено, хлынул поток прошений от женщин, особенно солдаток и казачек Дона, Кавказа и Кубани (а вовсе не экзальтированных буржуазных дамочек, как стала вскоре уверять левая пропаганда), о записи их в пехотные батальоны. Началось формирование 1-й женской команды смерти, Петроградского, Московского и Кубанского батальонов и 11 караульных команд (в Петрограде, Москве, Саратове, Киеве). Среди ударниц была весьма пестрая публика — от институток до неграмотных крестьянок, от монашек до любительниц мата. Часть из них была не вполне психически уравновешенна. Обнаружилось значительное число забеременевших. Оформление ряда частей, возникших явочным порядком в Баку, Вятке, Харькове, Мариуполе, Полтаве, Минске, Симбирске, завершить не удалось назначенный главковерхом Л.Г. Корнилов был против того, чтобы женщины участвовали в боях, полагая, что их следует использовать для охранной службы в тылу, а также для укомплектования санитарных организаций. Узнав об этом, многие женщины отказались от службы.

Женские части, отправленные на фронт, сразу столкнулись с неприязненным отношением солдат и недовольством командования. Только отряд Бочкаревой смог принять участие в боевых действиях. В конечном счете, даже Бочкарева как будто разочаровалась в возможностях женских частей. В целом женское добровольческое движение отнюдь не помогло оздоровлению армии, напротив, оно усилило в ней административно-управленческую неразбериху.

Несмотря на все нежелательные побочные последствия добровольческого порыва, запись в «части смерти» продолжилась и в последующие месяцы: был сформирован, в частности, 2-й ударный революционный полк и также Юго-Славянский добровольческий отряд из бывших австро-венгерских пленных. В августе началось создание Георгиевских запасных полков в Киеве, Минске, Одессе и Пскове, призванных сыграть роль «последнего надежного резерва, употребляемого в бою лишь в исключительных случаях». Одновременно стали более интенсивно создаваться подразделения увечных воинов, используемых для выполнения военно-полицейских задач в тылу.

В целом армия теряла боеспособность. Тем не менее Керенский, по мнению наблюдателей, был совершенно искренне уверен в своем «магическом влиянии» на войска. В прошлом такое случалось. Однако с падением популярности Керенского упали и оборонческие настроения основной массы солдат.

Радикализм национальных движений усиливался по мере радикализации солдатских масс. По некоторым данным, в русскую армию было мобилизовано от 600 до 650 тыс. поляков, 400 тыс. евреев, 350 тыс. грузин, 350 тыс. азербайджанцев, 250 тыс. литовцев, 180 тыс. латышей, 120 тыс. армян, 100 тыс. эстонцев. Выделить сколь-нибудь определенное число украинцев, как и православных белорусов, не представляется возможным. В национальных революциях происходили те же социально-политические процессы, что и в России в целом. Не случайно после Февраля их либеральные лидеры старого поколения или перекрасились, или были потеснены социалистами.

26 марта в Петрограде состоялась манифестация эстонцев, включавшая немало солдат. Были заметны лозунги: «Демократическая республика», «Автономная Эстония», «Война до конца», «Земля народу». В Таврическом дворце демонстранты передали представителям Совета декларацию с перечнем требований об «автономии Эстонии и праве национального самоопределения».

25 марта в Симферополе на крымско-татарском курултае был избран Временный крымско-мусульманский исполнительный комитет (ВКМИК), главой которого стал Ч. Челебиев, впервые в истории российских мусульман выбранный (а не назначенный) муфтием — главой Таврического магометанского духовного управления. На съезде решено было добиваться осуществления национально-культурной автономии. ВКМИК получил признание Временного правительства в качестве единственного, законного и полномочного органа, представляющего всех крымских татар и обладающего правом решать все их проблемы. Временное правительство 30 марта разрешило вернуться на родину высланным во время войны турецко-подданным — уроженцам Крыма.

13 марта в Ташкенте на митинге мусульман возле главной мечети был избран Мусульманский совет — Шура-и Исламия. Его возглавили местные джадиды (реформаторы). Шура-и Исламия имела свой устав, печатный орган «Наджат». Но распространение влияния этого органа не везде протекало гладко. Так, в Андижане интересы местных мусульман разделились, и они стали группироваться вокруг двух враждующих организаций, которые возглавлялись двумя баями. В Старой Бухаре, управляемой бухарскими властями, граждане-мусульмане не были допущены к выборам членов исполкома Новой Бухары, где проживали европейцы. 15 марта Туркестанский генерал-губернатор А.Н. Куропаткин телеграфировал российскому резиденту в Бухаре о желательности исправить положение во избежание трений между двумя этническими группами. К концу месяца по этому вопросу было достигнуто соглашение.

Некоторым российским интеллигентам уже в начале апреля казалось, что «от России почти ничего не осталось» — все окраины говорят о самостоятельности, живут своими «маленькими интересами», а о России «как об объединяющей идее» никто уже не думает. Возникал вопрос: «Соединенные Русские штаты — утопия или реальность?»

Однако некоторые этносы вели себя подчеркнуто верноподданнически. Так, состоявшийся 14–16 мая в Киеве 2-тысячный съезд «русских немцев», где были представители Поволжья, Сибири, Кавказа, поддержал кадетскую аграрную программу, предложил записываться в республиканско-демократическую партию (состояла по преимуществу из бывших октябристов). Все предложения в национальной сфере свелись к решению об учреждении всероссийского союза немцев-меннонитов, просьб к Временному правительству о возвращении в Киевскую и Волынскую губернию 400 тыс. депортированных колонистов. Но потенциальным источником конфликта были просьбы об удалении из немецких колоний галицийских русин.

Все народы России, включая поляков, которым была обещана независимость (пусть под военно-полицейским патронажем России), и финнов, чья автономия восстанавливалась в полном (достолыпинском) объеме, поначалу готовы были ждать Всероссийского Учредительного собрания — тем более что комитеты общественной безопасности на местах охотно включали их представителей в свой состав. Так, в Казани к началу апреля было решено, что в состав КОба в числе представителей от 28 различных организаций войдут и представители от Мусульманского социалистического комитета и Мусульманского комитета, а также от национальных организаций всех прочих народов губернии, не говоря уже о беженских (в том числе латышских и еврейских) организациях. Казалось, ситуация находится под контролем центральной власти и местной общественности.

Однако на деле началась эскалация агрессивного национализма. Обычно все начиналось с недоразумений, вызванных какой-либо случайно усвоенной или запущенной с провокационной целью информацией, затем начинали муссироваться всевозможные слухи, которые при многократном обороте перерастали в твердое убеждение. 26 марта в Петроградский Совет адресовалась «группа эстонцев г. Юрьева». Ознакомившись с одним из номеров «Правды», они уверовали, что большевики намерены отстаивать «политическую автономию областей с компактным составом населения». Созрело убеждение, что министр-председатель Г.Е. Львов под влиянием не кого-нибудь, а П.Н. Милюкова категорически отклонил дарование эстонцам автономии (на деле Временное правительство охотнее всего шло навстречу именно эстонцам). На основании всего этого сложилось убеждение, что «буржуазное» правительство решительно противостоит в национальном вопросе Петроградскому Совету. Впрочем, не исключено, что подобные послания инспирировались большевистскими пропагандистами.