Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

Шестым, пропустив Шидловского, Чхеидзе, Левашова, Керенского и Балашева, выступал Милюков. Именно его речь оказалась наиболее резонансной, вызывавшей в обществе различные толки и подделки в течение того времени, что власти опасались ее публиковать. Милюков в своем выступлении признавался, что обвинения, которые он вслед за иностранной и русской прессой повторил в адрес Штюрмера и Ко, основаны не на подтвержденных объективных фактах, а на «инстинктивном голосе всей страны и ее субъективной уверенности». В этом заключался пропагандистский замысел — открыто перейти на язык уличных эмоций, впустить «улицу» в стены Таврического дворца и тем самым подчеркнуть единство Думы и определенных слоев общества, показав властям, что далее игнорировать общественное мнение нельзя. При этом важно подчеркнуть, что приводившиеся Милюковым слухи об измене в верхах не передавали и десятой части того, о чем говорили в стране, по сравнению с народным пространством политических слухов выступление Милюкова было довольно «беззубым», но не типичным для стен Таврического дворца. Пока выступление лидера кадетов не было опубликовано, слухи приписывали ему, помимо нападок на Штюрмера и правительство в целом, оскорбительные выпады в адрес императрицы. Повторявшийся рефреном вопрос: «Что это, глупость или измена?», распространенный в обывательской среде в предшествующий период, зазвучал с новой силой, будучи поставленным с думской кафедры.

2 ноября газеты вышли с белыми полосами вместо обзоров первого дня заседания Думы. Колонка «Вечернего времени» «В Таврическом дворце» была заполнена лишь на треть, причем содержала располагающую к домысливанию фразу «выступления А. Ф. Керенского и П. Н. Милюкова сделали думский день ярким и значительным», после чего следовала очередная белая полоса[2138]. На следующий день белых полос стало еще больше. В ноябрьском номере «Будильника» появился рисунок Д. Моора, на котором мужики рассматривали чистый газетный лист. Один из них говорил: «Очень я газетину с Государственной Думой люблю — свернешь цыгарку и краской не пахнет»[2139]. 3 ноября М. Палеолог записал в дневнике: «Позавчера цензура запретила прессе публиковать или комментировать нападки Милюкова на Штюрмера. Но текст речи Милюкова пересказывался в общественных кругах, и эффект от речи оказался еще большим, поскольку каждый вносил свою лепту в преувеличении фразеологии выступления Милюкова и в добавлении к нему собственных разоблачений»[2140]. 29 ноября власти все-таки позволили опубликовать оригинальный текст речи, и среди современников она вызвала некоторое разочарование своей относительной «невинностью»: «Сегодня в „Русском слове“ напечатана речь Милюкова… При всей резкости речи Милюкова нельзя, однако, найти в ней (она все-таки с пропусками) такого места, где он мог бы упоминать об императрице — о чем кричат все», — писал Л. А. Тихомиров[2141]. П. Н. Милюков в достаточно осторожных выражениях, со ссылкой на немецкие газеты упомянул о слухах о засилье в России «немецкой партии». Императрица была упомянута лишь однажды, в цитате из немецкой газеты, однако именно этот факт, а также ее соседство с перечислявшимися «предателями» создавал известную пикантность: «Я вам называл этих людей — Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам „Нейе Фрейе Прессе“, было назначение Штюрмера: „Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы“»[2142].

По сравнению с выступавшими до него А. Ф. Керенским и Н. С. Чхеидзе речь Милюкова была менее «революционной». Впрочем, и речи социалистов казались многим беззубыми по сравнению с тем, что давно уже открыто говорили обыватели. Слушательница московских женских курсов писала в Читу 11 ноября 1916 г.: «Мне удалось прочесть речи Милюкова, Шульгина и Керенского. Право, я не нашла в них ничего такого, что давало бы повод их не выпускать. Там говорилась лишь та правда, что мы, смертные, не редко высказывали в четырех стенах»[2143].

Тем не менее из‐за действий цензуры общественное воображение включилось в творческую гонку по сочинению речей, которые обыватели хотели услышать от депутатов. По всей России стали выходить альтернативные тексты депутатских выступлений. В Саратове губернатор издал распоряжение, предусматривавшее наказание за распространение фальсифицированных речей. Обыватели недоумевали: «Не проще ли вместо этого познакомить население с настоящими речами?»[2144]

Следующей по популярности после выступления Милюкова шла речь меньшевика Н. С. Чхеидзе, которую распространяли распечатанной на машинке среди рабочих, а также из-под полы продавали газетчики по огромной цене — 10–25 рублей. Начальник Охранного отделения по Москве сообщил, что сначала «речь» Чхеидзе ходила в интеллигентских кругах, но затем проникла в рабочую среду, причем предварительно была размножена в одной из легальных типографий. В ее распространении подозревали студентов Московского коммерческого института. У одного из них, Якова Андреева, нашли два рукописных экземпляра текста со множеством помарок, исправлений и вставок[2145]. «Речь» обнаруживалась в разных городах Московской губернии. Среди москвичей ходил такой ее вариант: «Господа Члены Государственной Думы Вы только что выслушали заявления как прогрессивного блока, так и его отдельных членов Мил., Шидл., Шульгина (следует заметить, что в реальности Чхеидзе выступал перед Милюковым и Шульгиным. — В. А.) и наверное достаточно утомлены. Но я буду краток. Мое внимание обращено выше, чем внимание г. Милюкова. Смешно толковать о работах и о их наказаниях, когда виновник всего господин остается свободным и безнаказным… А здесь в стенах государственной Думы, где каждое слово должно быть ударом молота по наковальне, кующем новую жизнь сотни слов бросаются на ветер. Господину Милюкову мало сказать: Штюрмер изменник, он подходит к этой фразе со всевозможной стороны и не устает повторять одно и тоже. Едва-ли кто назовет его после этого хорошим оратором. Господа, вся страна вот уже ½ года не ложится и не встает без этого ненавистного имени Штюрмера. А кто такой Штюрмер. Это птичка, грамофон, перепевающий слова певца. А кто певец 1, я думаю вы все знаете. Он смотрит сейчас на все мертвыми глазами (указывает на портрет государя). (страшный шум справа, громкие аплодисменты слева и на скамьях прогрессистов голос Маркова-2го „На виселицу эту сволочь“, звонок председателя). Да, господа, у нас принято думать, что все самое тяжелое ложащееся на страну непосильным гнетом исходит из таких называемых „сфер“. Но это ошибочно. Не сферы виноваты в том, что народ дохнет от голода, а вот в ком немецкая кровь принцев Голштинских… Удалите его и вся Россия Вас благословит… Но мало удалить Царя, надо убрать всю его семью. Я приведу Вам несколько фактов, которые говорят сами за себя. Ведь ни для кого ни секрет, что молодая царица — деятельная помощница планам Вильгельма и первоклассная шпионка (аплодисменты слева, несколько правых покидают зал. Марков удивленно шипит). Не секрет, что Государь жаждет неблагополучного конца войны. 5 месяцев тому назад Великий князь Петр Александрович ездил в Берлин для переговоров о мире и только искусное вмешательство Сазонова перемешало карты, за что Сазонов и был изгнан. Вот, г. г., какая семья стоит во главе мировой державы. Вы проиграете войну, если не прогоните эту семью в ссылку (шум справа, многие вскакивают и бросаются к трибуне с кулаками, председатель лишает слова Чхеидзе). На трибуну входит Маклаков»[2146].