Третий ангел - Элис Хоффман

— Хочешь, пойдем поглядим на платья Дианы? — предложила Мадлен. — Это поможет нам развеяться.

— Я уже все их видела. И прекрасно помню, как выглядит каждое из них. У меня, признаюсь, другой план.

И когда она предложила сестре отправиться в Париж вместе, та не нашла возражений. Поэтому они тут же заторопились в отель, Мадлен забрала свой паспорт и дорожную сумку, и сестры отправились на вокзал Ватерлоо. В такси Элли устало оперлась затылком на подголовник. В конце концов, кое-что из одежды она сможет купить и в Париже. Какой из ее нарядов может считаться незаменимым? Как бы ни читать историю ее жизни — с первой страницы или с последней, — свой путь она выбрала. И ее мать, и Пол понимали это прекрасно.

— Может, ты еще передумаешь? — спросила Мадлен, когда они приехали на вокзал. — Я не обижусь.

Элли пришли на ум слова того доктора в больнице. О том, что любовь не хочет знать никаких «здесь» и «сейчас». Именно это и имела в виду Фрида, когда говорила о том, что любить ее сына легко. Хоть и знала, до чего сложным человеком он был.

«Вы можете даже не думать об этом, но все равно сумеете его любить».

— Ты единственная, кто понимает, каково мне сейчас, — сказала Элли сестре.

На вокзале она устроилась на скамье, когда сестра отправилась звонить родителям. Они в тот день собирались вернуться к себе домой, в Америку, и Мадлен планировала ехать с ними. Билеты до Нью-Йорка были куплены и возврату не подлежали. Но какое это имеет сейчас значение?

— Тебе известно, как мы волнуемся? — разгневанно спросила Люси. — Мы просто вне себя из-за вашего поведения, девчонки. Нам через час ехать в аэропорт, а ни одной из вас не отыскать. Мы уже в полицию позвонили.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — На вокзале было шумно, и ей приходилось почти кричать. — С нами все в прядке. Как только наше путешествие закончится, обязательно вернемся домой.

Наступило время отъезда. Людей на вокзале собралось немыслимо много, близились выходные дни, погода стояла прекрасная, и никто не хотел упустить возможности провести последние погожие летние деньки в Париже. Проводник помог девушкам отыскать их места, и поезд тронулся; за окнами замелькали голубые, зеленые, серые краски окружающего пейзажа. Стали нечеткими и вот уже остались позади силуэты Лондона. Поезд продолжал мчаться вперед.

Сестры не говорили о прошлом, вместо этого с любопытством разглядывали окружающих и сочиняли о них разные небылицы. Пустившись в выдумки, они уж просто не могли остановиться. Перебивая друг друга, делились фантазиями о том, кто из пассажиров влюблен, а чье сердце разбито; кто из них бежит с места преступления, а кто спешит избавиться от благодарностей за спасенную жизнь.

Постепенно листва парка становилась желтой. Стоило начаться дождю, листья срывались с деревьев и мокрыми мотыльками слетали на землю. При свете солнца деревья казались золотыми. Фрида Льюис — ей только что исполнилось девятнадцать — уже четыре месяца работала в лондонском отеле «Лайон-парк», который располагался в Найтс-бридже, неподалеку от Гайд-парка. Больше всего ей нравилось убирать номера на седьмом этаже. Из окон, выходивших во внутренний дворик отеля, она могла видеть старого каменного льва, поселившегося там с незапамятных времен. А из других — верхушки деревьев Гайд-парка. Однажды она выбралась на оконный карниз и немного постояла там, высоко над бегущим потоком машин и столбами печного дыма, завороженная видом раскачивающихся крон деревьев и облаков. Отсюда, сверху, Бромптон-роуд походила на детскую игрушечную дорогу с крохотными моделями автомобилей. Вдруг Фрида почувствовала головокружение и поспешила через то же окно вернуться в комнату. Голова казалась тяжелой, но девушка ощущала и какое-то пьянящее возбуждение, будто ей уготовано что-то необыкновенное, какое-то чудо, или что ее ждет удивительное и неожиданное происшествие. Может, она и работает прислугой в отеле, притом не из лучших в Лондоне, но душа ее не принадлежит ему.

Росла Фрида упрямой, своенравной девочкой, такой и осталась. Теперь родители были уверены в том, что она упустила возможность добиться успеха в жизни. Ей удалось сдать экзамены в университет, но она решила, что жаждет настоящей жизни, а вовсе не мечтает о том, чтобы поскорей выйти замуж и обзавестись детишками. Обычная жизнь не вдохновляла ее. И уж определенно она не стремилась к тому, о чем мечтал для нее отец. Он был доктором в Рединге и никогда не позволял себе усомниться в том, что знает, кому и что необходимо. А она… мечтала о такой жизни, которая наверняка напугала бы отца или бы вызвала иное негативное чувство. Иногда девушка думала, что ее настоящим призванием является поэзия. Ведь внутри ее зрели какие-то необычные чувства, о которых никто и не подозревал, а разве не так рождается поэзия?..

Фрида разорвала отношения со своим другом Биллом, который намеревался на ней жениться. Ну и что, это, в конце концов, его личное дело. Каждый считал, что он все про нее, Фриду, знает, а не знали они ровным счетом ничего. Она мечтала о большой, интересной жизни, о чем-то удивительном и потому, к большому неудовольствию родителей, оказалась в Лондоне. В сущности, она поступила как обыкновенная сельская девчонка, мечтающая о столичной жизни. Отец намекнул ей, что такие поступки вовсе не вяжутся с образом умной, одаренной девушки (а ведь его дочь именно такая!), будущей университетской знаменитости.

Родители ее, может, и считали теперь, что их Фрида отчаянная сорвиголова, но она была просто домоседкой по сравнению с другими девушками из «Лайон-парка». Все они были молоды и хотели веселиться. Девушки одинаково красились — подводили толстым черным карандашом глаза — и, когда они вместе выходили из отеля, казались целой ордой Клеопатр. Носили исключительно мини-юбки или джинсы, высокие сапоги, в ушах у них раскачивались огромные серьги-обручи, и все они страшно много курили. Администрация отеля разместила их в номерах на втором этаже — самых худших, — там девушки жили по трое-четверо в каждой комнате, но считали это совершенными пустяками. Каждый вечер они устраивали импровизированные вечеринки или шумной, веселой компанией отправлялись на концерты и в клубы. Любимым местом сборищ был ресторан «Кассароль» на Кингс-роуд. А блошиный рынок в Челси они обожали за то, что там можно было купить отделанную атласом блузку или старинное шелковое белье. Любили меняться одежками. Почти все девчонки выпрашивали у Фриды ее черное платье, купленное когда-то за восемнадцать фунтов, заработанных тяжким трудом в магазинчике «Биба»[4]в Кенсингтоне. Оно было до того коротким, что, садясь, например, в такси, его приходилось обеими руками тянуть вниз. Но зато Кэти Хорас ухитрилась в нем подцепить самого Мика Джаггера. Конечно, приключение это было всего на одну ночь или, может, на один час, но все равно, это был сам Мик Джаггер, по крайней мере так она сказала. Именно на это платье он и запал.

«Лайон-парк» слыл приманкой для беспечной публики — музыканты и поэты с сомнительной репутацией; мужчины, влюбленные в других мужчин; одинокие, но веселые женщины; гастролирующие ударники, которые своими еженощными репетициями могли довести до сумасшествия; девушки, напряженно размышляющие о самоубийстве; влюбленные парочки, в любую секунду готовые вцепиться друг другу в волосы. Сам отель, хотя имел уже несколько обшарпанный вид, мог служить надежным прибежищем. В этом он весьма напоминал отель «Челси» в Нью-Йорке: любой человек, если только он не был замешан в каком-нибудь кошмарном преступлении, всегда мог найти там приют. Даже если вы настоящий вампир, персоналу до этого нет дела, платите только по счетам аккуратно.