Скрипачка - Татьяна Бочарова

— А я видела ее, когда мы поднимались, да потом позабыла, не успела тебя вовремя предупредить, — виновато произнесла Ленка. — Больно?

— До свадьбы заживет. Ты лучше скажи — как тебе известие об ограблении Вертуховой?

— Не понимаю, какой в этом смысл.

— А я знаю, — горячо заговорила Алька. — Неужели тебе до сих пор не ясно, что Кретова хотели убить не случайно. Кому-то позарез нужны его долбаные партитуры.

— Но кому?

— Если б знать. Но Рыбак тут ни при чем, это точно. Они же ему ставят в вину, что он прикончил Крета непреднамеренно, в состоянии аффекта, а на самом деле кто-то давно подготавливал это убийство.

Ленка как-то странно взглянула на Альку, быстро пожала плечами.

— Слушай, подруга, — медленно произнесла она. — А тебе, часом, не боязно?

— О чем ты?

— Ну ты же сама только что сказала, что убийство готовилось. Какие-то люди охотятся за Кретом или за его бумагами. Они готовы и на грабеж, и на убийство. Так?

— Так, — кивнула Алька, все еще не взяв в толк, куда клонит Ленка.

— А если так, умница моя, разумница, куда же мы прем с тобой им наперерез?

Ленкино лицо было бледным, в глазах застыл страх. Алька внезапно остановилась.

— Ты считаешь, нам что-то угрожает? — неуверенно спросила она.

— Честно? Я считаю, да.

— Ты не хочешь ехать на дачу? — Алька совершенно по-детски всплеснула руками, будто ей не купили обещанную игрушку.

— Ты ничего не поняла! — рассердилась Ленка. — При чем здесь хочу или не хочу? Я боюсь, ясно тебе, бо-юсь! И тебя одну туда тоже не отпущу. Я не хочу, чтоб тебя нашли на железнодорожных путях!

— Лен, но ведь никто не знает, что я… что мы…

— Я в этом не уверена. Тот, кто отслеживал каждый кретовский шаг, подготавливая его смерть, не теряет бдительности и сейчас. Пока не случилось ЧП с квартирой Вертуховой, я думала так же, как и ты. Но теперь все изменилось. Аля, ты рискуешь, если не уймешься.

— Я все равно поеду, — угрюмо пробормотала Алька. — Ты, конечно, если дрейфишь, можешь остаться, а я поеду.

— Хорошо. — Ленка быстро зашагала к метро. — Поезжай. Я, естественно, тебя не брошу. Ответь мне только, кого ты собираешься искать на даче в конце марта? Очкастую Ингу? Тех, кто знает ее адрес? А если никто не знает, так же как в Москве? А если она имеет отношение к убийству Крета не более чем мы с тобой? Может, она даже боится тех людей, которые расправились с ее любовником, потому и исчезла?

— Стоп! — Алька стала как вкопанная. — Как же мне раньше в голову не пришло?

— Что еще? — устало проговорила Ленка, продолжая идти вперед.

— Инга тоже мертва! Ее убили, как и Крета. Как ты не понимаешь? Она что-то знала о партитурах, они боялись вместе! Вспомни последнюю репетицию во Владимире — Крету явно угрожали, он и сдрейфил от слов Рыбака. И Софье Тимофеевне он жаловался, что чувствует близкую смерть. Неспроста это, поверь мне! Вот и произошло то, чего они с Ингой так опасались. Вдруг это она была во владимирской гостинице, ее шаги я слышала в коридоре? Тогда ей удалось исчезнуть, а потом достали и ее! — Алька едва поспевала за разъяренной Ленкой, которая продолжала нестись как угорелая.

— Тем более концы обрублены, — сказала та. — Ехать незачем!

— Ехать надо! — возразила Алька. — Все равно надо. Если я ошибаюсь и Инга жива, только она может пролить свет на это дело.

— Ладно, поедем, только уймись и давай наконец дойдем до метро, а то мы домой и к утру не вернемся! Сама лезешь на рожон, меня в это безумие вовлекаешь! И ведь ничего нам не даст твоя затея, кроме больших проблем!

Алька была готова подписаться под каждым Ленкиным словом, настолько верно и логично та говорила. Но главное для нее было все-таки то, что Ленка согласилась поехать с ней, а значит, она будет не одна.

Расставшись с подругой на Преображенке, Алька принялась строить план. Для поездки на дачу в Александров нужно было дождаться выходных, а ближайшие выходные, как назло, будут заняты — Горгадзе организовал концерты в музее Глинки. Правда, в воскресенье концерт был утренний и можно, наверное, успеть… Занятая подсчетами времени, Алька не заметила, как дошла до квартиры. Она остановилась перед дверью, с удивлением разглядывая бумажный листок, засунутый за кнопку ее звонка. «Что-нибудь с Элеонорой Ивановной, — решила она, вытаскивая записку. — Плохо с сердцем, забрали в больницу». Она развернула бумагу. На половинке машинописной страницы красивым компьютерным курсивом было набрано: «Девочка, не суйся не в свое дело, пожалеешь».

В конце предложения вместо восклицательного знака стояла спокойная точка.

Алька услыхала, как громко стукнуло сердце — резко, гулко и всего один раз. Ей сразу расхотелось входить в квартиру, но на лестнице оставаться тоже было жутко — Альке показалось, что она явственно слышит шаги внизу. Поколебавшись, она все же вытащила ключи, долго не могла попасть в замочную скважину и, наконец, широко распахнув дверь, ввалилась в квартиру. На минуту стало легче — в коридоре ярко светила люстра, мирно стояли под вешалкой черные войлочные ботинки Элеоноры Ивановны, тикали настенные часы в углу. Алька перевела дух и сняла куртку. Громко затрещал телефон, и тотчас же из своей комнаты выглянула соседка.

— Обзвонились тебе, — морщась, точно от зубной боли, сказала она Альке. — Замаялась подходить. Каждую минуту — не пришла еще, не пришла? Точно на пожар. Больше не подойду!

Алька прямо в ботинках бросилась к себе, схватила трубку. Она уже знала, кто звонит.

— Ленка, ты?

— Пришла? Видела?! Что я тебе говорила?!!

— Тебе тоже прислали? — задала Алька глупый вопрос.

— Вот что, — твердо сказала Ленка. — Кончаем с этим. И без возражений!

— А Рыбак?

— Почему бы тебе не спрыгнуть для него с десятого этажа? Пользы будет столько же, но есть шанс выжить — я читала, не все разбиваются насмерть. А так — шансов никаких. Я не самоубийца. Нам такое не по зубам, и думать забудь.

— Ладно, — убитым голосом проговорила Алька. — Прости, что ввязала тебя в это дело. Я постараюсь забыть.

— Вот и умница, — устало сказала Ленка. — Запри покрепче дверь и ложись спать.

— Спокойной ночи, — прошептала Алька и повесила трубку.

Сев на кровать, она развернула скомканную записку. От бумаги шел слабый, еле уловимый запах то ли духов, то ли туалетной воды, точно от любовного письма. И тем более жутким и зловещим казался смысл, заключенный всего в одной фразе.

Ночью Алька никак не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, пытаясь разгадать, что же такого интересного могли содержать в себе переложенные для симфонического оркестра партитуры опер. В голову не приходило ничего путного. Штора на окне пугающе шевелилась, и Алька боялась закрыть глаза. Утром ее качало, лицо было опухшим и бледным, в голове шумело. В таком виде она и явилась на репетицию, стараясь не встретиться с проницательным взглядом концертмейстера.