Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

— Братья, — произнес аббат устало, — впервые за столетия мы столкнулись с необъяснимой угрозой. Брат Брегоний был серьезно ранен, а брат Шелестини погиб мученической смертью…

Приор перекрестился и сказал громко:

— Его душа пойдет в рай.

— Несомненно, — ответил аббат, — но в рай не попадет тот из нас, кто не будет искать пути, как уничтожить это создание дьявола!.. Пусть это станет вашей первейшей задачей.

Приор Кроссбрин сказал важно:

— Именно! Первейшей и важнейшей. До тех пор, пока нет.

— Повелеваю, — закончил аббат с жалкой просящей ноткой в голосе, — оставить все второстепенные вопросы и сообща готовиться дать отпор силам зла. А сейчас приступаем к трапезе, аминь.

— Аминь, — прозвучали голоса со всех сторон.

На столе, как я заметил, мяса сегодня нет, хотя день не постный, но это в память о погибшем брате Шелестини, зато всевозможной рыбы вдоволь, как печеной, так и жареной и вареной.

Рыба не запрещена ни в одном монастырском уставе, ибо рыбой питался сам Иисус, да и апостол Петр, будущий глава церкви, был рыбаком.

А если учесть, что самую лучшую рыбу монахи разводят сами в чистых подземных озерах с каменистым дном, то грех жаловаться, что сегодня обходимся без жаркого из баранины, которое, кстати, тоже первыми ввели в употребление по всей Европе именно монахи.

Брат Жак сидит рядом, его мощные челюсти работают, как камнедробилка, от костей остаются только мелкие острые щепочки, их Жак красиво выкладывает по краю тарелки, на стол нельзя: там скатерть.

Скатерть в монастырях на трапезах покрывает только половину стола, чтобы тарелки, кувшины с вином и кружки не стояли на ней, в этом глубокий смысл, затерянный в глубине веков начала христианства.

По уставу скатерть покрывает стол только в праздники, а вот для аббата — круглый год, хотя я такими сложностями голову не забиваю, просто копирую поведение других монахов, это помогает избегать досадных промахов.

— Брат паладин, — сказал Жак негромко, — ты человек войны, что-нить придумал?

— Пока ничего, — ответил я, — для меня такое еще большая новость, чем для вас. Но обязательно справимся, мы же элита!

Он посмотрел на меня с сомнением.

— Брат паладин, только свистните. Все сделаю, что прикажете. Вы лучше знаете, как поступать. Если надо, возьму из кухни самый большой нож.

— Пока не надо, — ответил я. — Может быть, удушим голыми руками.

Он ухмыльнулся.

— Это еще лучше. Без крови, как и велит церковь.

Итак, аббат повелел оставить все дела и сосредоточиться на поисках борьбы с этой напастью, все вроде бы правильно, а что еще можно сказать в такой ситуации, но что-то кажется, монахи выслушали и продолжают заниматься своими делами, как будто одновременно получили от аббата и другой приказ, пусть не отменяющий первый, но как бы передвигающий его из неотложных в желательные.

Или же существует нечто такое, против чего аббат не может и слова сказать. Хотя да, это существует в любом монастыре и называется уставом. Аббат подчинен уставу, любой монах может отказаться выполнять указания аббата, если те противоречат уставу.

Не представляю, что это может быть, однако у меня странное ощущение, что наряду с обычной жизнью в монастыре протекает и еще одна, незримая для меня, хотя это дико, и не понимаю совершенно, зачем.

После трапезы монахи разошлись по своим делам, а я поскитался некоторое время по этажам и залам, перебирая в памяти все о демонах, нежити и нечисти, а также стараясь понять, что же все-таки происходит здесь и почему.

Ни у кого из язычников, утонченных эллинов или грубых скандинавов не могла возникнуть такая цель, как построение людьми счастливого царства на земле. У них все было заранее предопределено и расписано, в Книгу Судеб внесен каждый будущий шажок, и человек был лишь игрушкой в руках жестоких, мстительных и сладострастных богов.

Все идет по кругу, так твердили древние религии, но христианство разорвало эту цепь, и человечество обрело волю и свободу. Конечно, большинство устрашились свободы и попытались вернуться в состояние, когда не они определяют свою жизнь и поступки, а кто-то более сильный и властный: устремились к астрологам, предсказателям, ясновидцам, стали изучать гороскопы, не понимая, что христиане сожгли Книгу Судеб, и любой человек, даже если он того не хочет, отныне сам отвечает за свои поступки.

В монастыре то же самое: человек создает Устав и Правила, которым клянется следовать, «а если перестану, то пусть моя душа в аду горит вечно», это чтоб сжечь за спиной мосты и дополнительно мотивировать себя поступать только правильно.

Именно это и есть самое достойное: человек сам себе пишет «правильные правила» и клянется их выполнять, чтобы стать лучше, значимее, уметь больше делать и созидать.

В дверь осторожно постучали, я сказал громко:

— Открыто!

Тихохонько заглянул брат Смарагд, очень живой и блестящеглазый, спросил страшным шепотом:

— Брат паладин, тут ко мне двое привязались, хотят узнать у тебя, что за страны там на юге?

— Заходи, — сказал я.

Он впустил двух немолодых монахов, а может быть, и молодых, это аскеза сделала обоих такими жухлыми, я широким жестом указал на лавку у стола.

— Располагайтесь, друзья. Только в обмен, хорошо? По бартеру, я вам про дальние страны, а вы мне про ближний монастырь и Храм Истины. Нормальные рыночные отношения!

Они сели степенно, как старички, я натужился и создал лучшие вина, мясные и рыбные закуски, дескать, этого всего на юге навалом, сразу поинтересовался:

— Во всех королевствах о Храме Истины упоминают как о месте, где обитают одни чудотворцы. Но чудотворцы ли вы, братья?

Они переглянулись, сдерживая усмешки, один сказал за всех:

— Брат паладин, народ любит чудесные истории. Нам жаль разочаровать тебя, однако здесь живут простые скромные монахи, удалившиеся от суетного мира.

Лица вскоре раскраснелись от крепкого вина, голоса стали свободнее, однако до чего же крепка дисциплина, никто не брякнет лишнего, и хотя я не знаю, что тут лишнее, однако же вижу, все четверо сдерживаются от несдерживаемой болтовни, даже Смарагду вино никак не развяжет язык.

Разочарованный, я провожал их до двери, где один повернулся и, видимо, все же смягченный вином и моим удрученным видом, сказал дружеским голосом совершенно трезвого человека:

— Если хочешь узнать больше, загляни в помещения Храма… что пониже. Ты паладин, тебя пустят.

Я переспросил:

— Пониже пола?

Он ответил туманно:

— Где есть граница? Где ее проводят, там она и есть. Храм езмь выше, храм езмь ниже, чем ты думаешь.