Я и мой оригинал - Анастасия Солнцева

голодна. Очень голодна. И теряла силы, не имея возможности ни защитить себя, ни победить врагов, число которых множилось с каждым часом. Такое ощущение, как будто кто-то объявил на меня охоту. И желающие начали занимать очередь.

— Здравствуй, Риэль, — проговорил нежный тонкий голос. И я непроизвольно обернулась, хотя и не собиралась этого делать.

В дух шагах от меня стояла высокая и такая стройная девушка, что казалось её талию можно обхватить двумя руками. Худобу не скрывало длинное свободное серебристое платье и наброшенный на плечи палантин, достигающий колен девушки. Её белые, как первый снег волосы были коротко обрезаны и едва казались плеч. Я уже привыкла к тому, что сидхе в большинстве своем помешаны на длинных волосах, в потому отсутствие длинных роскошных прядей уже воспринималось как некий бунт против общества, хотя в сочетании с запоминающимся лицом, состоящим из широких скул и квадратного подбородка, они смотрелись достаточно органично. Девушку можно было бы назвать красавицей, если бы не маленькие, глубоко посаженные глаза. Обычные глаза цвета горького шоколада, которые были необычны в мире сидхе. Как я уже успела заметить, здесь все имели разноцветные, совершенно невероятные, глаза. А её глаза были…слишком человеческими, что ли?

— Кто ты? — вырвалось у меня. — И какого черта я тут делаю?

— Меня зовут Амрита, — с едва заметной улыбкой, скользнувшей по полным губам, ответила девушка. — Я — хранительница этих владений.

— Этих — это каких? — со всей любезностью, на которую была способна, переспросила я. — Я жажду подробностей.

Девушка мягко улыбнулась и промолвила:

— Некогда это место было излюбленным местом Нимфеи. Она часто проводила здесь время, но когда Первая из Сидхе покинула нас, оно опустело и затянулось тьмой. Той же тьмой, что поглотила саму Нимфею. Те, кто считали себя последователями королевы, стремились уберечь её наследие, но шли года, нас становилось все меньше и меньше. И теперь осталась лишь я, последняя из хранителей.

— О каком наследии ты говоришь? — забеспокоилась я, так как послышался мне в словах девушки намек на некую узкую группу почитателей истлевшей в веках царицы, но лично у меня с детства затяжная изжога на секты.

Девушка удивленно заморгала, обменялась взглядом с русалкой и вновь обратила свой взор на меня.

— О стремлении к единству, конечно же. Я не совсем понимаю, почему ты спрашиваешь об этом?

— Это я не совсем понимаю, какого черта сижу мокрой попой по уши в песке! — начала злиться я, с каждым словом повышая голос. — У меня даже во рту песок! А еще отбитые ребра, поцарапанные пятки и вывихнутый плечевой сустав, потому что твоя хвостато-чешуйчатая меня едва не угробила!

Я бы предъявила еще пару претензий и, возможно, сопроводила их несколькими оборотами в стиле изысканной подворотни, но в глазах начало темнеть, тело задрожало в ознобе, а горло сдавило изнутри так, словно мой собственный организм вдруг решил со мной повоевать.

— Кажется, кто-то очень хочет с тобой пообщаться, — раздался голос Амриты совсем рядом. На меня пахнуло смесью запахов — водорослями, мокрым деревом и чем-то травянисто-пряным. Странный аромат. Очень знакомый аромат… — Иди. У вас мало времени.

***

Мне всегда нравилось приходить на кладбище. Наверное, звучит странно, ведь живым свойственно бояться всего, что связано со смертью. Человеческий век короток. В этот мир страшно приходить, но не менее страшно из него уходить. Но что на самом деле пугает людей? Расставание с привычным положение вещей? С любимыми и близкими? Или неизвестность, которой овеяно то, что там, за чертой?

Умирать не страшно. Страшно умирать в одиночестве.

— Здесь тихо, — проговорил Сашка, сидя рядом со мной на старенькой деревянной лавочке и глядя на надгробие из белой мраморной плиты, что словно мертвый, застывший в вечности цветок, возвышалось над землей.

— Ты чувствуешь это? — спросила я, поднимая голову и рассматривая клочок голубого неба, виднеющегося сквозь густые кроны деревьев.

— Что? — спросил друг. Голос его звучал глухо, словно долетая издалека. Очень издалека, как из другого мира, а может быть, и из другой жизни.

— Умиротворение, — прошептала я, с наслаждением прикрывая глаза и чувствуя, как лучи солнца согревают моё лицо.

— Нет, я чувствую кое-что другое, — ответил он. Я открыла глаза и с удивлением уставилась на друга. И он не задержался с ответом, яростно выдохнув: — Злость.

— Ааа, — отмахнулась я. — Это уже давно не новость. По-моему, это твое неизменное состояние, перманентно сменяющееся состоянием дзен-буддизма, когда ты с завидной целеустремленностью начинаешь читать мне нотации.

— Это правда? — с места в карьер начал Сашка.

— Что Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот? — любезно поинтересовалась я. — Так вроде уже обсудили, нет?

— Ведьмы не смогли пробиться к тебе второй раз, — по его лицу было видно, как он зол. — Они потратили все свои ресурсы, но не смогли установить контакт повторно. А ручной призрак твоего бывшего постельного друга, появившийся, когда не ждали, сообщил, что дело в тебе. Ты умираешь.

— Нет, — покачала я головой. — Он не призрак, он — королева драмы! Я не умираю, я всего лишь…давно не ела.

И я ковырнула носком ботинка зеленую травку под ногами. Почва под ней оказалась мягкой, пропитанной влагой, и рыхлой, словно кто-то совсем недавно её перекопал, но при этом молодая яркая травка казалось не тронутой, а свежей и сочной, словно ухоженный газон.

— Насколько я понимаю, речь идет не об обычной еде, правда? — вклинился в мой мозг настойчивый голос Седого.

— Знаешь, если бы все дело было в обычной еде, я бы просто съела пирожок! — закатила я глаза. — Не знаю, готовят ли здесь пирожки, я еще не успела ознакомиться с особенностями местной кухни, на наверняка что-то, да нашлось бы.

— Но в том-то и дело, что простой пирожок тут не поможет! — Сашка на мгновение прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Кажется, он даже что-то быстро прошептал. Может быть, молился. Не знаю, была ли ему известна хотя бы одна молитва. И не знаю, к каким богам следует обращаться убийцам, но что-то мне подсказывало, что для таких, как мы, помилования не существовало. Как и прощения тоже. А значит, молиться некому. — Фима, просто…сделай это! Неужели в этом чертовом сидхейском царстве нет ни одного мужика?!

— Дело не в наличии или отсутствии мужиков, Сань, — тихо проговорила я, отворачиваясь. — Дело в том, что я не хочу это делать. Больше не хочу.

Он ничего не ответил, но я кожей чувствовала, как в моем затылке пытаются прожечь дыру.

— Знаешь, мне кажется, это бессмысленно. Всё бессмысленно.

И едва я договорила последнюю фразу, как цепкие пальцы впились в плечо и меня