Пленники ночи - Лоретта Чейз

Лейла посмотрела на Исмала с некоторым недоумением.

— И это вы считаете ключом? Вы и вправду терпеливы, если хотите начать с таких пустяков.

— Этого будет достаточно. Вроде ниточки. С чего-то надо начинать.

— Верно. А что потом?

— Не важно. Сегодня мы должны начать со списка возможных подозреваемых. Может быть, пойдем в студию?

— Вы серьезно? Там жуткий беспорядок, к тому же там всегда пахнет скипидаром, красками и…

— Мне там нравятся окна. Они самые большие в доме. Исмал знал, что ее студия не больше, чем эта комната, но там благодаря сквознякам было больше воздуха, который был ему сейчас просто необходим.

Его замечание вызвало у Лейлы лишь удивленный взгляд. Молча она повела гостя в студию.

«Что такое он говорил о6 окнах? — думала Лейла, разгребая завал на своем рабочем столе в студии. — Это зацепка, чтобы разгадать его. Граф любит высокие окна?»

Присутствие Эсмонда в студии заставляло Лейлу нервничать. Он передвигался по комнате так же, как это было в гостиной — внимательно рассматривая все, но ничего не трогая. Он изучал полки с книгами, камин, софу и даже потертый ковер у себя под ногами. Словно в каждом предмете заключался какой-то секрет. Очевидно, ее секрет.

— Вон за теми холстами у стены есть еще один табурет, — нервно сказала Лейла. — Можете их просто сдвинуть в сторону.

Краем глаза она смотрела, как Эсмонд один за другим берет холсты и осторожно их переставляет. Он обращался с холстами так, словно это были дорогие китайские вазы.

Лейла уже сидела и держала перед собой на столе сложенный лист писчей бумаги, когда граф наконец-таки подошел с табуретом.

— Как вы хотите: чтобы мы сначала обсудили каждого из них, или чтобы я просто составила список тех, кого смогу вспомнить? Может быть, вы сами будете писать? У меня плохой почерк.

Лейла очистила место на середине стола, чтобы Эсмонд мог сесть напротив и писать, но он поставил табурет справа от нее и перед ним оказалась груда альбомов, кистей, карандашей, кусочков угля и еще каких-то предметов, назначение которых он не знал.

— Нет, придется писать вам. У меня очень плохой почерк. Просто напишите имена и фамилии всех друзей вашего мужа… кого вспомните, а потом мы будем обсуждать.

— Лондонских друзей?

— Всех.

— Это может занять весь вечер.

— Если устанете, можно остановиться.

Еле сдерживаясь, чтобы не чертыхнуться, Лейла обмакнула перо в чернила и, наклонив голову, начала писать. Сначала, когда она думала о близких друзьях, она писала быстро, потом стала задумываться, вспоминая имена и фамилии бесчисленных мужчин и женщин, с которыми встречалась или о которых только слышала от Фрэнсиса.

Поглощенная работой, она не заметила, как пролетело время. Прошло не менее часа, за все это время Эсмонд даже не шелохнулся, он внимательно за ней наблюдал.

Лейла тоже не поднимала головы: видеть графа ей было не нужно, она чувствовала его кожей — на лице, на шее, на руках — исходившее от него тепло. Словно он ласкал ее своим взглядом.

Это ощущение Лейла испытывала уже не первый раз. Даже когда Эсмонд был на большом расстоянии от нее в зале суда, она почувствовала его присутствие по этому взгляду.

В судии стояла гробовая тишина. Лейла слышала собственное дыхание и то, как учащенно бьется ее сердце. Неожиданно рука Лейлы резко остановилась, и перо порвало бумагу, разбрызгивая чернила.

— Вы устали?

— Руки устали. — Нахмурившись, Лейла глянула на свои руки, будто дело было действительно в них. — Иногда… они затекают. Пройдет через минуту. — Положив руку на стол, Лейла вытянула пальцы. — Такое случается. Слишком большая нагрузка на одни и те же мышцы. Фиона советует, чтобы я несколько раз в день опускала их в теплую воду, но у меня не хватает на это терпения.

— Дайте взглянуть.

— Смотреть не на что. Вы не сможете… Лейла замерла, как только Эсмонд взял ее руку.

Он поднял кисть ладонью вверх и нажал большим пальцем на подушечки пальцев.

— Мелкие мышцы все в узелках. — Граф нажал посильнее, и Лейла едва не вскрикнула. — Вот здесь, видите. И здесь.

— О! — Лейла надеялась, что это было больше похоже на выдох, чем на стон, и почувствовала, что краснеет.

— Я сейчас их развяжу.

— В этом нет необхо…

Их пальцы сплелись, от нахлынувших на нее чувств Лейла не могла ни говорить, ни думать.

Эсмонд и раньше держал ее за руку — когда здоровался, или прощался, или во время танца — и всякий раз этот формальный контакт тревожил ее. Но сейчас прикосновение было слишком интимным: большим пальцем он массировал ладонь, и напряжение постепенно спадало.

Эсмонд говорил что-то о костях, о мускулах и кровообращении, но Лейла не могла сосредоточиться на словах. Она думала о том, что его руки делают с ней — с ее мыслями и ее телом.

Мышцы постепенно расслаблялись, и по телу разлилось приятное тепло. Это было так возбуждающе. В голове рождались греховные образы: вот эти руки дьявола гладят не только ее ладони… они… везде. Лейла почти физически ощущала эти ласки.

Она подняла глаза, чтобы увидеть этот загадочный синий взгляд и красивое лицо, чтобы найти в них какой-либо намек на то, понимает ли Эсмонд, что с ней сейчас творится. Но она увидела лишь спокойную сосредоточенность и такую же отстраненность, как те слова, которые он произносил. Его можно было бы сравнить с гончаром, который внимательно следит за вращающимся гончарным кругом, а ее рука при этом всего лишь кусок глины.

Большой палец продвинулся вверх по руке и остановился на запястье. Эсмонд наверняка почувствовал, как бьется ее пульс.

— У вас сильные руки. Вы когда-нибудь пробовали заняться скульптурой?

Лейла покачала головой:

— Мне больше нравится работать кистью.

Ее голос был тихим и слабым. Она и чувствовала себя ела-1 бой. Даже сейчас, когда Эсмонд кончил массаж, у нее не было сил отнять руку. Что с ней происходит? Почему она так в себе неуверенна? Очевидно, потому, что ее внешняя уверенность только маска, за которой скрывается ее настоящая сущность. До того как Лейла встретила графа, она и не подозревала, насколько тонка и хрупка эта маска.

— А я не умею ни рисовать, ни писать красками, ни лепить, — признался Эсмонд. — Даже мой почерк — нечто чудовищное. Но руки у меня сильные.

Он отпустил руку Лейлы и, придвинувшись чуть ближе, положил свою левую руку на стол ладонью вниз.

Его кисть была идеальной формы, пальцы — длинными, ногти — гладкими, продолговатыми, ухоженными.

«Но это ни о чем не говорит», — подумала Лейла.

— Вы правша. Покажите мне вашу правую руку.