Ловец Снов - Дарья Вознесенская

Солнце садилось все ниже, и в лес мы вступили уже в сумерках. Вступили, будто сквозь преграду защитную проникли. Я нахмурилась и кобылку свою придержала. Перебрала структуры знакомые, задумалась, но ничего плохого не почувствовала. Кроме, разве что, желания отдохнуть, наконец. Я уже едва в седле держалась, и то, благодаря силе магической, верно мне служащей. Но и эти силы на исходе были. Так что мы до ближайшей поляны добрались и Дамир за обустройство ночлега принялся — костер развел, шалаш и постель удобную из лапника да травы жухлой соорудил, и за водой пошел — все без магии. Ему не впервой было таким заниматься и даже в удовольствие. Я, конечно, как ведающая, лес чувствовать могла и жить в нем сподобилось бы и одна, но такая расторопность даже мне была в диковинку.

Но вопросов я не задавала — вот еще! И так сблизились до неприличия.

Тут мое внимание привлекло дерево, под которым мы сидели. Дерево многолиственное, яркое, полное наливных яблочек. Я обрадовалась — вот и мой вклад будет в наше здесь пребывание. Первые плоды, правда, высоковато были, но по деревьям я умела лазить не хуже деревенских мальчишек.

С легкостью запрыгнула на нижнюю, толстую ветвь и вскарабкалась повыше, там где яблоки покраснее были, солнцем обласканные.

— Руслана! — вдруг окликнули меня резким голосом.

Я испуганно дернулась, руками всплеснула, да полетела вниз — с высоты малой, конечно, но неприятной.

Только до земли мне долететь не дали, на руки крепкие подхватили и сердито молвили:

— Неужто и обождать не могла, обязательно было лезть куда!

— Да если бы не крики твои, так ничего и не случилось бы! — не менее сердито я отвечала.

А маг вдруг подобрался весь, глазами зыкнул, и, вместо того, чтобы дальше спорить, с рук меня не снимая, наклонился и уста свои к моим прижал, да так плотно, что и не избежишь поцелуя то.

Но то лишь в первое мгновение избежать хотелось, а потом я обо всем позабыла и за шею обняла его. В голове сделалось пусто и звонко, в сердце — горячо, а в душе радостно, оттого, как бережно держал меня Дамир Всеславович, как крепко прижимал, как пил дыхание мое и свое отдавал в обмен, вкупе с нежностью невероятной.

— Кхе, кхе, — вдруг послышалось сзади, — я то думал, биться придется, а они нас даже и не заметили. Ну не обидно ли, а?

Девица в рубахе порванной, будто ничего не видя, не ведая происходящего, идет босая, пошатываясь, по обагренной кровью траве. Волосы её смешались с землей, глиной и листьями. Лицо исцарапано, глаза смотрят безумно.

Раздается странный звук и девица, вздрогнув, останавливается.

Снова странный звук. Стон? Она с опаской, медленно-медленно поворачивает голову, смотрит туда, откуда стон раздался, будто только начинает осознавать, что происходит. И тут же руки к лицу прижимает, прикрывая открытый в ужасе рот.

Увидела, кто стонал. Человек, залитый кровью. На таком же человеке лежащий, только тот, что снизу, уже не может ни стонать, ни говорить.

Мертв потому что.

Та, что когда-то можно было назвать красавицей, все смотрит и смотрит, оборачиваясь, на картину страшную, дикую, никогда до сих пор невозможную — тела, много тел, вся раздерганные, расхристанные, разбросанные по сырой земле, по камням, не по людски разбросанные.

Неживые.

Тут уж сердечко ноет от картины этой, перекрывает горло так, что ни один вздох невозможно сделать. Схватывается она за сердце, уговаривая, чтобы не болело. Схватывается, да чувствует, что пальцы её мокрыми делаются.

Опускает глаза и видит, как на её когда-то белоснежной рубахе, в районе груди, распускается красное пятно…

Я с хрипом очнулась и забилась в путах, горяченных кандалах, сжавших мои плечи, талию, руки. Затрепетала, что пойманная в силки птица, застонала, что ветер в горах. И тут только осознала, что крепко меня маг Светлый держит; держит, к телу живому, горячему да надежному прижимает, покачивает, слова добрые, успокаивающие шепчет, волосы целует, увещевает:

— Тише, тише Русланочка, это сон, всего лишь кошмар жуткий, все, нет его, убежал, исчез и не вернется, не будет мою красавицу мучить.

Замерла на мгновение, как струна натянутая, а потом обмякла, уверовав, что все закончилось, неправда всё это — видение. От облегчения, от отсрочки разрыдалась я, с всхлипами громкими, некрасивыми; уткнулась в грудь Дамира, вжалась в руки его, пальцами в рукава камзола вцепилась.

Да, видение возможное, в будущем, но его еще предотвратить получиться может. Знать бы только, где трава та растет, где девица та ходит, чье лицо, незнакомое мне, я хорошо рассмотрела.

Что-то ударило в мою спину.

Рыдания были прерваны самым неприятным образом — вонючей костью, запущенной злой рукой. И тут же еще пару огрызков полетели.

— Тихо там, гаденыши! Спать мешаете.

Маг рыкнул, развернул меня, чтобы прикрыть от отбросов, чем невольно пошевелил клетку нашу, подвешенную на пару метров над землей. Клетка заскрипела, растревоженная, и уже несколько голосов на все лады ругаться начали на пленников.

Мы затихли и маг еще плотнее меня к себе прижал, по голове успокаивающе начал гладить, а сам кипел прям ощутимо. Да только что мы могли сделать? Ведь попали в Лес Блуждающий, о котором только слышать могли, но все думали, что сказки это, да наговор.

Лес этот, по всему континенту бродящий, порожденный силами древними, проклятиями странными, мог быть обнаружен где угодно; и скрывались в нем, как оказалось, разбойники лютые, что ловили нерадивых путешественников. И ведь чуяла я что-то странное, когда входила сюда! Да только не распознала сразу — то была потеря сил магических, умений. Нет, всё при мне оставалось, как и у Дамира Всеславовича, да только именно что при мне, внутри — ни малейших действий мы в лесу этом не могли осуществить. Да грани здесь тоже не существовали, так что на помощь рассчитывать не приходилось; и структур менять или видеть я не могла; и магию никакую не мог призвать спутник мой.

По иронии лишь одно со мной осталось — кошмары.

И ведь вот глупость какая — планировали Проклятого на живца взять, а сами в ловушку угодили, не для нас конкретно предназначенную, но такую, что и непонятно как выбраться.

И обидно то как! Я, конечно, разными приемами владела, не одним ведением сильна была, да вот только что мне до умений моих, ежели заперты, как звери. Дамир Всеславович злился больше меня. Сжимал и разжимал кулаки, не забывал при этом меня придерживать и молчаливо на головы разбойников посылать ругательства.

Те то взяли нас, как юньцов неопытных, без всякого сопротивления — и нас, и лошадок наших, и припасы. В клетку посадили, а сами пьянствовать да бесчинствовать начали — утром, сказали, разберутся, что делать с нами.

Вот и шла эта длинная ночь; длинная да дурными предчувствиями наполненная.